Михаил Ахманов - Крысолов

— Что это было, молодой человек?

— Это был я. Прошу простить, что принял вас за вора. Или за соглядатая. — Соглядатые — там, во дворике, на лавочке. Дремлют… А я — не вор и не соглядатый, сударь мой. Я — Косталевский Александр Николаевич, шеф лаборатории экспериментальной псионики, доктор медицины, профессор, член десяти академий на трех материках. Но главное — врач! — Он подчеркнул это слово, будто оно стоило всех его титулов, вместе взятых, затем опять помассировал шею и добавил:

— Вы что же, батенька, врача от жулика отличить не можете? — Темно было, — я с виноватым видом развел руками. — Готов искупить… Он посмотрел на меня, усмехнулся, зыркнул глазами на компьютер и вдруг сказал:

— Не знаю, как сложится у нас беседа, Дмитрий Григорьевич, но хочу заметить, что я тоже не беззащитен. Отнюдь не беззащитен. Вот… В его ладони появились два футлярчика — белый и желтый. Продемонстрировав их мне, он что-то сделал с желтым: крышка его приподнялась, выпустив мерцающее облако, будто сотканное из мириадов крохотных кристалликов цитрина. Я не мог отвести от него глаз, а облако стремительно росло, сияло, расширялось, струилось, пока не накрыло меня с головой. И в тот же момент все мириады кристалликов впились в мою кожу, обратившись в маленьких юрких пчел; укусы их не были болезненны, но отзывались невероятным, нестерпимым зудом. Мои руки дернулись к шее, к плечам, к груди, потом вниз; чесалось всюду, даже в местах, не поминаемых в приличном обществе, и в них-то чесалось сильнее всего. Пока я раздумывал, откуда начать, крышка футляра щелкнула, облако исчезло, а сам футлярчик скрылся в профессорском кармане.

— Кажется, мы квиты, — пробормотал я и перевел дух. Потом выглянул в окошко. В тусклом свете фонарей на скамейке по-прежнему дремали две фигуры — ни дать ни взять алкаши-кореша после доброй попойки. — А этих вы чем заворожили? Белым? — Мне пришлось наклониться, чтобы разглядеть лицо Косталевского. Он улыбался.

— Есть много способов, батенька мой. Меня пытаются найти — ходят по знакомым, расспрашивают… Не так это просто! Они упорны, но и я упрям. Было слабое звено — Сергей Петрович, мой ассистент… Было, и нет. К сожалению… или к счастью. Но остались вы. Вернее, осталось нечто, попавшее к вам по чистой случайности.

Он замолчал, будто давая мне время поразмыслить над сказанным, обдумать его слова и сформулировать догадку. Она витала в воздухе, и я, еще не спросив, уже предчувствовал ответ.

— Вы знали, что Сергей скрывается на моей даче?

Профессор опустил веки. Видимо, этот жест выражал согласие.

— Вы знали, где хранится ключ?

— Да. Сергей Петрович сказал об этом тайнике, когда мы приняли решение исчезнуть. Окончательное решение… Но в тот последний раз мы с ним общались не лично, а по телефону. В противном случае я бы все-таки изъял у него гипноглифы или заставил их уничтожить При мне. Но, понимаете, Сергей Петрович был слишком нервозен и тороплив, а также не лишен определенной меркантильности. Большой недостаток для психолога… Я чувствовал, что он не хочет расставаться со своим контейнером. Я не смог его переубедить. Ну а после… после его убили, о чем сообщалось в криминальных новостях. Я узнал об этом от знакомых. От тех людей, у которых я… э-э-э… — У которых вы скрываетесь?

Он угрюмо кивнул. Видимо, мысль о том, что приходится таиться и скрываться, была ему глубоко антипатична.

— Выходит, коробку… этот пенал… забрали вы?

Его веки снова дрогнули.

— Мы называем его контейнером. Стандартный контейнер на семь гипноглифов.

Семь довольно распространенных реакций человеческой психики. Ярость, похоть, смех, способность забывать и вспоминать, определенные физиологические ощущения… Ну, вы их испытали, сударь мой.

— Кажется, я и другое испытал, профессор. Лишь вспомнить ничего не удалось. — Это золотистый гипноглиф. Инициирует память и абсолютно безопасен. Если хотите, я вам его подарю. В благодарность за сотрудничество.

Подражая ему, я опустил веки. Затем поинтересовался:

— Вы назвали шесть реакций. Какая же седьмая?

— А этого, батенька мой, я вам не скажу. Пока. Видите ли, гипноглифы, как и человеческие реакции, различны: есть безобидные, есть неприятные. А есть весьма опасные! Конечно, все зависит от обстоятельств — ведь даже гипноглифом смеха можно убить, а тот, что рождает сексуальный импульс, способен подтолкнуть к насилию. Но существуют и безусловно опасные, опасные в любой ситуации. Во-первых, немотивированная ярость при резком усилении мышечного тонуса. А во-вторых… Он смолк, и я догадался, что речь идет о черном амулете. Что-то ужасное было связано с ним, что-то такое, о чем он не хотел говорить. Пока. Пока этот гипноглиф не будет уничтожен. Видимо, вместе с красным. Я взглянул на часы. Половина девятого. Вечер, однако, не слишком поздний.