Михаил Ахманов - Крысолов

Дарья придет не раньше полуночи…

— Вы не хотите перекусить, Александр Николаевич? Кофе, чай, бутерброды? — Не откажусь, но только когда мы разрешим ситуацию. Видите ли, было два контейнера — мой личный и тот, которым распоряжался Сергей Петрович на стадии экспериментальной проверки. Еще — отдельные экземпляры, в общем-то, безопасные… кое-что — у кураторов… Но алый и черный… их приготовлено только два. Свою пару я уничтожил, раскрошил в пыль, но дубликаты в контейнере Сергея Петровича отсутствуют. И, если не ошибаюсь, они у вас. — У меня. А разве белый — тот, что приводит к амнезии, — не опасен? — Практически нет. Недолгий ступор с потерей незначительных воспоминаний… Хотя, если разбираться в технологии изготовления гипноглифов, можно создать такой, который обеспечит длительную амнезию, полную либо выборочную. Иными словами, глобальную или селективную.

— Арнатов в технологии разбирался? Мой гость выдавил слабую улыбку. — Технология проста, сложна теория, сударь мой. И все основное — здесь… — Он приложил палец к выпуклому виску. — Лучшее хранилище для всяких опасных идей… Не зная теории, не обладая необходимой аппаратурой, гипноглифы не сделать. Никому не сделать! А все приборы и записи мной уничтожены. — Мы оба — ученые, — сказал я. — Мы оба знаем бесспорную истину: нет открытий, которые невозможно повторить.

— Разумеется, Дмитрий Григорьевич, разумеется. Но это будет не мой грех. Кивнув, я отправился на кухню, достал из инструментального ящика пассатижи, отвертку, тяжелый молоток и плотный суконный лоскут, которым протираю мебель. Снял браслет с правой руки, отвернул крышку старых часов, не глядя, сунул алый гипноглиф в тряпицу. Потом вытащил из кармана черный футляр. В этот момент мне вспомнилось, что, пригласив гостя на ужин, я не проверил холодильник. Что там, собственно, есть? Мой обычный рацион холостяцких ужинов и завтраков состоял из яиц, сосисок, кетчупа и горчицы плюс, разумеется, масло и хлеб. Но трепетная женская забота так разнеживает! Последние две недели о пище насущной заботилась Дарья, а я только ел и покупал бананы для Петруши. Ну, еще, быть может, кетчуп и минеральную водичку.

Открыв холодильник, я обнаружил там сыр, ветчину, сметану, макароны в томатном соусе, холодные котлеты и сырники, а также баллон “Екатерингофской” и, разумеется, кетчуп. Пробка на минералке была белая, а на бутылочке кетчупа — черная. Черная, как антрацит, из твердого пластика и небольшая. Как раз подходящего размера.

Я задержался в кухне еще на пару минут, потом, с молотком в руках, заглянул в комнату.

— Это подойдет, Александр Николаевич?

— Да. Только, батенька мой, в пыль, в пыль…

— Извольте на кухню. Там все приготовлено.

Под бдительным оком профессора я начал охаживать суконку молотком. В тряпке ломалось и лопалось, хрустело и трещало, но вскоре треск прекратился, сменившись глухим звуком, какой бывает, когда колотишь камнем по песку. Лицо Косталевского с каждым ударом светлело, будто он мало-помалу сбрасывал с плеч неимоверный груз или освобождался от тяжких обетов. Спустя недолгое время он прикрыл глаза веками и произнеc:

— Хватит, Дмитрий Григорьевич. Экзекуция завершена. Развернув тряпку, я подошел к раковине, высыпал черно-красную пыль и пустил воду. Косталевский, вздыхая и поглаживая седую шевелюру, с явным облегчением следил за мной; сейчас он был похож на моего директора-академика после удачной лекции где-нибудь в Мельбурне или Торонто. С тем же благостным видом он наблюдал, как я расставляю тарелки и чашки, режу хлеб, накладываю ломтики сыра и ветчины. Наконец мы устроились у стола, съели по бутерброду, отхлебнули кофе, и я спросил:

— Так что же там с черным гипноглифом, профессор? Мне ведь довелось на него поглядеть — раза два или три, и никакой реакции. Может, психика моя — нечеловеческая?

Косталевский покровительственно похлопал меня по руке. — Самая что ни на есть человеческая, батенька мой, и вы это сейчас доказали. — Он кивнул на раковину и усмехнулся. — Черный гипноглиф власти инициирует абсолютное подчинение. На него не глядеть надо, а показывать. И давать инструкции, сиречь команды. Вот так-то, сударь! Собственно, это и было генеральным направлением моих работ. Все затевалось ради подчинения и ради власти… еще в конце семидесятых, когда, после защиты докторской, мне предложили возглавить лабораторию псионики. Военный заказ, Дмитрий Григорьевич. Даже не столько военный, сколько политический — курировало нас КГБ. О генерале Зубенко Георгии Александровиче не слыхали? Вижу, что нет… да и откуда вам знать… А он надзирал за всеми подобными разработками. У нас, и в Москве, в Новосибирске, в Киеве… Вы ведь, кажется, математик? Специалист по компьютерному моделированию? Ну, тогда понимаете, что это означает. — Психотронное оружие? — произнес я, приподняв бровь. — По правде говоря, верится с трудом. Слишком все просто, Александр Николаевич. Стекляшки там, кусочки пластика… На магию похоже, на колдовские амулеты… — Тут я вспомнил недавнюю встречу с зулусом и подлил масла в огонь: