Что касается цифр, то значение имела только одна — и вовсе не потому, что отражала его возраст. Отец перед этим, когда остальные дети еще не собрались, отвел сына в сторонку и все объяснил.
Семь — магическое число.
Императорский Рим стоял на семи холмах. Семья Браманте проживала на одном из них, и этот холм за прошедшие столетия по большей части не слишком изменился.
Семь было и планет, известных древним, и семь чудес света, и семь основных цветов радуги, и седьмое небо как будто находилось где-то за облаками, укрытое от взглядов.
Это, как сказал Джорджио Браманте, основные универсальные идеи, известные на всех континентах, всем народам, во всех религиях. Идеи, возникающие повсюду в совершенно идентичном виде, когда обычные объяснения — типа, венецианец сообщил о них китайцу, который передал это ацтекскому вождю и так далее — не имели никакого смысла. Число «семь» возникло как будто независимо от человечества, а потом вошло, внедрилось в сознание человека по своей собственной воле. Масоны, друзья мальтийских рыцарей, верили, что семь небесных существ, именуемых Могучими Элохим [20] Элохим (древнееврейск.) — мн. ч. от слова «Эл» — Верховное божество, Всевышний, Могучий; вариант общесемитского обозначения бога (Эл, Илу, Аллах и др.); одно из имен Бога в Ветхом Завете.
, создали Вселенную и все, что в ней есть. Иудеи и христиане считают, что Бог создал мир за шесть дней, а в седьмой день отдыхал. Что касается индуистов, они полагают, будто Земля — это территория, ограниченная семью полуостровами.
Иисус семь раз начинал говорить, будучи распят на кресте, после чего умер. Цифра «семь» встречается в Библии, рассказал отец во время приватной беседы, перед тем как начали запускать воздушные шары, поедать торт и петь все эти глупые и бессмысленные песенки. В книжке, которая называется «Притчи» — это слово очень понравилось Алессио, и он решил его непременно запомнить, — приводится речение, которое отец точно процитировал наизусть, хотя их семейство никогда не посещало церковь.
«Ибо семь раз упадет праведник, и встанет; а нечестивые впадут в погибель».
Тогда Алессио спросил, что означает это речение. Мальчик не понимал Библию. Может, и отец тоже не понимал.
— Оно означает, что хороший человек может не разделать что-то неправильное, но в конце может исправить это. Тогда как плохой человек…
Фантазер ждал, когда наконец начнется это идиотское празднество. Раньше начнется, быстрее закончится. Торт он есть не станет. И не будет выказывать радость, пока не останется один, наедине с собственным воображением. Отец вновь погрузится в свои книги, а мама уйдет в свою студию на втором этаже и начнет возиться с вонючими красками и незаконченными полотнами. В школе некоторые утверждали, что это плохо — быть единственным ребенком в семье. Из подслушанных разговоров родителей, которые велись шепотом, но принимали очень оживленный характер, когда взрослые полагали, что их никто не слышит, следовало, что так получилось отнюдь не по их выбору.
— Плохой человек навсегда останется плохим, что бы он ни делал? — предложил свое окончание Алессио.
— Навсегда, — подтвердил Джорджио Браманте, важно и значительно кивнув, — манера, которая мальчику так нравилась, что он и сам время от времени ее имитировал. Это был жест знающего, мудрого и влиятельного человека, профессора. Его отец — человек большой эрудиции и тайных знаний, которыми он будет понемногу делиться, в течение многих лет.
«Навсегда» — это фантазеру казалось несправедливым. Слишком суровое суждение, не очень-то доброе, не такое, к какому пришел бы кто-нибудь вроде Иисуса, который, несомненно, верил во всепрощение.
Эта мысль вновь посетила его на следующий день, когда там, на холме, чуть ниже парка с апельсиновыми деревьями, он узнал и другие тайны, более значительные, более грандиозные, чем мог вообразить. Браманте, отец и сын, оказались в маленьком, ярко освещенном подземном помещении всего в нескольких шагах от железных ворот, закрывавших вход в незаметный тоннель невдалеке от школы. Ворота эти, к явному удивлению Джорджио, оказались отпертыми; правда, это не очень его встревожило.
Семь!
Мальчик оглядел помещение. Тут пахло сыростью и табаком. Имелись и следы частых и недавних посещений: целый лес ярких электрических светильников, питавшихся от кабеля, что змеей тянулся через вход; карты и схемы на больших листах бумаги на стенах; низкий стол и четыре дешевых стула, установленных под желтыми лампами, свисающими с каменного потолка.
Читать дальше