Майкл Ридпат - Все продается

– Ты знаешь? Откуда ты можешь знать?

Клер засмеялась.

– Ты – последний человек, который ради собственного обогащения мог бы воспользоваться конфиденциальной информацией. Из всех моих знакомых ты – самый непосредственный. Слишком серьезный. Слишком скучный.

– Я и не пытаюсь это отрицать, – сказал я. Настроение у меня немного поднялось.

Клер перешла на заговорщический шепот:

– Расскажи, что же на самом деле случилось?

Я рассказал, как и почему я купил акции «Джипсам». Когда я упомянул о роли Кэша во всей этой истории. Клер меня прервала:

– Ну и скотина! Как я сразу не догадалась, что без него и здесь не обошлось. Боже мой! Это просто невероятно, что его еще пускают на рынок!

Клер почти угадала. Насколько я понял, за Кэша тоже взялась какая-то комиссия. Возможно, его дни в «Блумфилд Вайс» тоже сочтены. Это меня немного утешало. Впрочем, подумал я, если кто-то и сумеет выбраться сухим из воды, то только Кэш.

Я рассказал Клер о своих разговорах с Дейвидом Барраттом и другими агентами.

– Что ж, это меня не удивляет, – сказала Клер. – Знаешь, сейчас все только о тебе и говорят, даже те, кто тебя не знает. Уверяю, никто не станет торопиться принимать тебя на работу.

Удар был слишком тяжел, и Клер это поняла.

– Прошу прощения, Пол, я не то имела в виду, – тут же поправилась она. – Через месяц-другой скандал забудется. Ты что-нибудь подыщешь. – Я молчал. – Пол! Пол?

Я пробормотал «до свиданья» и положил трубку.

Вот так. Никуда от этого не уйдешь. На рынке облигаций мне работы не найти, по крайней мере сейчас. Возможно, никогда не найти. Все очень просто. Конец всем моим планам.

В сущности, я все понял после первого же разговора с Дейвидом Барраттом, но пытался убедить себя, что это не так. Я верил, что настойчивость и сила воли помогут мне найти работу. Но ни настойчивость, ни сила воли не заставят людей забыть, что когда-то я был одним из самых известных финансовых преступников, использовавшим конфиденциальную информацию для собственного обогащения.

Меня поражала нелепость ситуации. Допустим, я действительно совершил какой-то мелкий проступок, но ведь меня осуждали те, кто каждый день обманывали своих клиентов, своих сотрудников, даже своих друзей. Конечно, использование конфиденциальной информации – это другое дело. Это заразная болезнь. В свое время эта чума, которую разносил гений рынка бросовых облигаций Майкл Милкен, поползла по Уолл-стриту, переносилась от одного инвестора к другому, пока чуть ли не все банки Нью-Йорка не были в большей или меньшей мере ею заражены. С этой эпидемией боролись очень просто. При появлении первых симптомов болезни заболевшего члена общества изолировали и изгоняли. Именно так поступили и со мной.

Трудно было смириться с последствиями. Рынок ценных бумаг – это единственное, чем я хотел заниматься, он стал целью моей жизни. Еще неделю назад цель казалась вполне достижимой, нужно было только год-другой подучиться. Теперь все изменилось.

Вероятно, многие всю жизнь плывут по течению. Многие, но не я. Если я поставил перед собой цель, я буду ее добиваться. Вся моя жизнь будет посвящена этой цели. В свое время мне было трудно смириться с мыслью о том, что я никогда не стану лучшим в мире бегуном на восемьсот метров, но нельзя было отрицать, что к той цели я подошел очень близко. Другое дело – рынок ценных бумаг, который, в сущности, я только начинал постигать.

Следующие две недели были самыми тяжелыми в моей взрослой жизни. Я все еще рассылал письма и даже два раза ходил на собеседования, но уже без всякой надежды. Я понимал, что проиграл.

Мной быстро овладевала депрессия, глубокая, черная депрессия, подобной которой я прежде никогда не испытывал. Я был опустошен, выпотрошен. Мне стало трудно заставить себя что-либо делать. Через два-три дня я бросил бег, каждый день повторяя себе, что непродолжительный отдых не повредит. Я пытался читать романы, но не мог сосредоточиться. Я подолгу валялся в постели, тупо уставившись в потолок. Днем я несколько раз пытался бродить по Лондону, но шум транспорта, выхлопные газы и жара утомляли и раздражали меня. Если человек долго живет, полагаясь на силу воли, то ее утрата способна выбить из колеи.

Кроме того, меня стало мучить одиночество. Раньше меня вполне устраивало собственное общество, но теперь я испытывал потребность с кем-то поговорить. С тем, кто помог бы мне взглянуть на себя со стороны. Но кто бы это мог быть? О коллегах по бывшей работе не могло быть и речи. Рассказать обо всем старым друзьям и знакомым у меня не хватало мужества. Может быть, это следовало бы сделать. Разумеется, ни при каких обстоятельствах я не мог переложить тяжесть своих забот на плечи матери. Я не забывал, что скоро мне предстоят переговоры с юристами о покупке ее дома. Где я достану деньги? Я вынужден был признать, что теперь, когда рынок ценных бумаг для меня закрылся, мне будет невозможно найти достаточно высокооплачиваемую работу.