Майкл Ридпат - Невидимое зло

18 июня 1988 года

Мне страшно. Ну вот, я наконец написала это. Двадцать минут я разглядывала пустую страницу, не зная, с чего начать свой дневник, и поняла, что начинать надо с этого.

Я боюсь.

Кого? Чего? Конечно, Нелса. Когда вчера он вышел из себя и сжал огромные кулаки, я решила, что он меня ударит, а точнее — убьет. Но еще больше меня пугает даже не это, а то, что я теряю его. Теряю и сама не понимаю почему.

Боюсь Южной Африки, а может, и за Южную Африку. Меня пугает то, что белые делают с черными, а черные — с белыми. Как и Нелс, боюсь, что в любой момент здесь все взлетит на воздух. И боюсь себя, того, что со мной происходит.

Я чувствую себя такой одинокой в своей семье. Нелс сейчас проводит много времени в Штатах. Кэролайн — чудесный ребенок, но ей всего двенадцать лет. Что касается Тодда, то я поняла, как он мне нужен дома, только сегодня, получив от него письмо, что он не приедет. Он собирается остаться в Хэмпшире, провести летние каникулы с друзьями. Что мой сын делает в школе-интернате в Англии за тысячи миль от дома? Почему мне так не хватает его?

Я решила, что мне станет легче, если начну вести дневник. Нужно разобраться в себе и в том, что собираюсь делать. Эту красивую тетрадь я купила в прошлом году в Париже. Своей черной молескиновой обложкой она очень похожа та ту, что Брюс Чатвин [1] Брюс Чатвин (1940–1989) — английский писатель, много путешествовал по миру, собирая материал для своих книг. — Здесь и далее примеч. пер . возил с собой во время путешествий по Африке и Австралии. Она так и просит, чтобы в нее занесли великие мысли и прозрения, но у меня их нет. И в мыслях своих я разобраться не могу. Не хочется писать в блокноте на пружинках, каким пользуются журналисты. Я уже давно не журналистка. Так кто же? Жена? Мать? Мачеха? Пленница? Пленница своих мыслей? Или страхов?

Одни вопросы и никаких ответов.

Черт бы меня побрал!

На аэродроме Лэнгторп царила тишина. Не было слышно ни рева двигателей в двадцати ярдах от здания летной школы, ни рокота самолетов, кружащих на высоте тысячи футов. Тишину нарушали только всплески тяжелых капель, падавших с листьев и крыши после недавно прошедшего дождя. Воздух был влажным, холодным и неподвижным. Яркий оранжевый ветроуказатель безвольно висел у пожарной машины. Серая масса облаков, едва сдерживавшая тонны дождевых капель, давила на взлетные полосы и выстроившиеся в ряд тополя у дальнего конца аэродрома. Моря, раскинувшегося за семь миль отсюда, видно не было, как, впрочем, и круглой башни церкви в деревушке Лэнгторп всего в полумиле.

Алекс Кальдер поглядывал на небо, остававшееся по-прежнему беспросветно хмурым. Согласно прогнозам, медленно двигавшийся холодный фронт должен был вот-вот уйти, расчистив ярко-голубое небо и оставив редкие облака, летать в которых было сплошным удовольствием. Но ничего похожего не происходило, и вряд ли что могло измениться в ближайшие пару часов. Поэтому Алексу пришлось отправить домой ученика, сидевшего в приемной. Тот до последнего надеялся, что хотя бы часть запланированного занятия по выходу из нестандартных высот еще может состояться.

Хотя на столе лежала целая пачка уведомлений летному составу Управления гражданской авиации, которые надо было просмотреть, Кальдер не удержался и вышел на сайт «Спредфинекс». Там знакомо мигали синие и красные цифры котировок ценных бумаг в США, Британии, Японии и зоне евро. Было время, когда Кальдер проводил с этими цифрами по десять часов в день, покупая и продавая облигации от имени своего работодателя — крупного американского инвестиционного банка «Блумфилд-Вайс». Но два года назад он с отвращением оставил мир финансов и на паях с партнером приобрел аэродром Лэнгторп вместе с летной школой. Однако по-прежнему скучал по тому чувству, которое вызывало в нем противостояние интеллекта рынку, волнению, какое охватывало при виде потерь, превращавшихся в прибыль. Исполнение фигур высшего пилотажа на маленьком красном биплане «питтс-спешиал» отчасти утоляло его жажду риска, но не полностью. Вот почему в последние месяцы он начал делать ставки через сайт, на котором нужно было угадать направление движения рынка облигаций. Ощущения, которые Кальдер испытывал, были почти такими же, хотя теперь у него и не было прежнего преимущества: он знал, что скорее всего проиграет, а суммы, которые он ставил, были не чужими миллионами, а собственными тысячами.