Алексей Антонов - Ёж

Мне было лет пятнадцать, когда отец решил меня взять впервые на охоту. Выбора у меня особо не было, и я смиренно отправился с ним в двадцатиградусный мороз в лес, дабы выследить там зайца и прошить его дробью насквозь, или лося, если повезет, но там в дело вступал карабин, звук выстрела которого напоминал раскат пушечного залпа. Мы выехали куда-то в область, сейчас уже и не припомнить — в маленькую деревушку к другу отца, такому же заядлому охотнику. Для начала мужики посидели в небольшом домике из мощного сруба с русской печью, подогрели кровь водкой и вышли на тропу охоты. Я плелся за отцом по непролазному снегу, то и дело проваливаясь по пояс, в руках у меня был карабин, та самая «Сайга», что согревала мою душу в нынешнее время. Мы шли часа два, а то и больше, по чести сказать, мне уже в то время было неинтересно, наткнемся мы на дичь или нет. Наконец отец и его друг начали двигаться как-то по-особенному, они почти сели в снег, ружья были сняты с предохранителей, как старые заядлые охотники, они почти одновременно почуяли дичь. Где-то недалеко впереди я заметил зайца, он прижался к молодой тоненькой ели и даже не смотрел в нашу сторону, очевидно, животные инстинкты отказали ему в самый ответственный момент его жизни. Отец резко вскинул ружье и дал залп, дробь почти начисто срубила ель, но не повалила ее, заяц рванул с места, тут же раздался второй выстрел отцовского ружья. Белое пушистое тельце оторвалось от земли, взлетело сантиметров на пятьдесят, разбрызгивая алую кровь по белоснежному покрывалу, и грузно приземлилось. Отец встал и медленно пошел к зайцу, я побрел за ним. Я видел капли крови на снегу, и мне стало как-то не по себе, я будто чувствовал ту жизнь, что только что оборвалась, бессмысленно, ради удовлетворения каких-то животных инстинктов хищника, у которого и особой-то надобности в пище не было. Очевидно, в прошлой жизни я жевал травку на лугу с собратом того зайца, чьи внутренности разбросало по снегу. То ли расстояние было мало, то ли отец, набивая патрон, уложил в него много пороха или дроби, но зайца разворотило почти пополам. Отец погрузил руку куда-то в снег и вытащил из него маленькую тушку животного, с которой все еще капала кровь на белый, как покрывало, снег. Дробь кучно легла аккурат посередине зайчишки, позвоночник вывернуло и раздробило, внутренности все еще вываливались из него, именно в тот момент я понял две вещи — я не охотник и ни за что не буду есть этого зайца, каким вкусным он ни был. Надо сказать, что зайчатину я вообще с тех пор не люблю и ни разу не ел в своей жизни…

…Я вышел из обычной хрущевки уже в двенадцатом часу. Солнце светило достаточно ярко и дарило мне свое тепло. Ощущение невероятного одиночества не покидало меня, я будто остался в этом мире совсем один, и это солнце светило только для меня одного, и луна всходила только для меня. Хотелось достать из кармана сотовый телефон, позвонить кому-нибудь, чтобы меня забрали отсюда как можно быстрее, но я знал, что это невозможно, да и было ли это подлинным желанием, я не был уверен. Город Еж был своеобразным местом, в центре высились четыре хрущевки в пять этажей, меж ними тянулась центральная улица, прямая, как лезвие римского меча. Чуть поодаль улочки уже не были заасфальтированы, по обочинам тянулись заборчики, за которыми прятались частные домики. На северо-западе города располагался небольшой магазинчик, добротно построенный, видимо, еще в сталинские времена, именно там торговали теми самыми японскими вещичками, о которых говорил Виктор. В магазине я побывал в первый же день, здесь я отметил чуть большую разруху, нежели в квартирах и домах Ежа. Поначалу я решил, что тут похозяйничали дикие животные, но мешанина следов от тяжелых ботинок в пыльном полу говорила о том, что здесь побывал человек, и побывал он тут уже гораздо позже того самого знаменательного девяносто четвертого года.

Я хорошо помню тот самый первый день, когда я вышел из тайги на улицы Ежа. Мой маршрут был просчитан до мелочей, рассчитан до самой последней секунды моего пребывания в пути, и я не выбился из графика, мне удалось добраться до этого города точно в срок. Я ехал на своей «Хонде» до последней дороги, по которой мог пробраться мой уже не новый «Элемент». Я съехал в лес и запарковал маленький внедорожник так, чтобы его не было видно с дороги, как-никак мы живем не в Европе, и вот так бросить машину посреди дороги не выйдет (хотя дорога и была заброшена), ибо через недельку ее разберут по запчастям даже в самой непроходимой глуши. Дальше начинался непроходимый бурелом, иной раз мне казалось, что я выбиваюсь из графика, так как путь оказался намного сложнее, чем я думал. На пятый день своего путешествия я наткнулся на браконьеров, глушивших рыбу динамитом в реке. Это были два дедка лет эдак под восемьдесят, и было ясно, что глушат они тут рыбу годов с пятидесятых. Картина была еще та, я, грязный и потный, в сотнях километрах от цивилизации набредаю на двух мужиков с запаленными динамитами. Я, конечно, шел на звук взрывов, но они-то никак не ожидали встретить в этой глуши живого человека.