Алексей Антонов - Ёж

Мы сидели с ним у реки, закинув удочки, ко времени обеда отец вскрывал тушенку, и мы ели добротные, ароматно пахнущие куски мяса прямо с ножа. Это был настоящий обед, мало напоминающий мой сегодняшний ужин — куски хрящей, плавающих в жире.

Чем ближе была полночь, тем больше адреналин играл в моей крови, я осознавал, что на сотни километров вокруг нет ни одного живого человека. Я понимал, что, случись со мной какая-нибудь неприятность, никто бы и не спохватился ближайший месяц-другой. Сломай я руку или ногу, мне бы пришлось в одиночку справляться с вправкой костей и наложением шин, в чем я не был специалистом. Я часто стал об этом задумываться, с тех пор как Славка погиб в одном из таких же городов. Я узнал о его смерти лишь полгода спустя. В темноте человека начинают одолевать те страхи, о которых днем он даже не подозревает. Днем я рыскаю по городу, стараясь понять, что же все-таки тут произошло, я понимаю, что я единственный человек, который побывал в этом городе с девяностых годов. Сюда не направлялись экспертные комиссии, здесь не было никаких специалистов, которые могли бы во всем разобраться, про Еж просто-напросто забыли и больше не вспоминали как о чем-то неприятном, его стерли из памяти: нет людей, нет и города. Я боюсь чего-то неизведанного, боюсь, что про меня так же забудут, как и про этот город, боюсь умереть тут, как Слава умер, простой незамысловатой смертью. По ночам я вспоминаю один из романов, который читал еще в юности, о человеке, который остался последним на всей планете, в Еже я чувствовал себя именно так. Может, там, за сотню километров отсюда, уже нет больших городов, нет людей, нет ничего, и осталась лишь одна пустота, как в Еже, пустота, как в том морге в заброшенной больнице, в эти минуты мне становилось невыносимо тоскливо, и я хотел назад, к цивилизации, к большому городу, к жене. Вспоминая о ней, моя рука невольно тянулась к сотовому телефону, я даже извлек его из сумки, хотя знал, что связь с цивилизованным миром оборвалась еще сотни километров назад. Здесь не было ничего, кроме бескрайних просторов русского леса со всем его зверьем.

Я заббарикадировал дверь старой кроватью и улегся на спальный мешок. Сегодня было достаточно тепло и не было нужды забираться в него. Карабин «Сайга» калибром семь шестьдесят два лежал рядом со мной. На старом стуле стояла походная керосинка, она давала теплый неровный свет, и по комнате гуляли странные тени, но они уже не пугали меня, я ждал нового дня, именно завтра я решил отправиться к лесопильне и порыться в документации девяностых — там я надеялся докопаться до истины…

…Вторая бутылка коньяка подходила к концу. Я уже собирался отправиться к себе в гостиницу, когда Виктор уверил меня, что стоит остаться ночевать у него, так как на улице лютый мороз и я рисковал замерзнуть в своей столичной куртке где-то по дороге, а запасного тулупа у моего собутыльника не имелось.

— Ты не подумай чего, — Виктор закурил, — в свое время в моем хозяйстве было все, но, как Зинка померла, туго мне стало, туго, Саня, хоть вой. — Он выпустил в потолок струю табачного дыма.

— Да я понимаю, — я тоже извлек сигарету и прикурил, с первой затяжкой я понял, что достаточно пьян и пора баиньки, — Вить, а не пора ли нам пора? — Виктор понял мою фразу по-своему и вновь наполнил стопки, пили мы коньяк по-русски, стопками и залпом.

— Зинка у меня была всем бабам баба, и мать у нее была такая же, и бабка, сгинули только они все в чертовый омут, — Виктор затянулся и поднял стопку. — Ну, будем! — Мы выпили, не чокаясь. — Странная, я тебе скажу, история произошла в тот злополучный год. — Глаза Виктора затуманились, я понял, что сейчас он уже находится не рядом со мной, а где-то далеко, в том самом злополучном году. И меня ждет длинная и не совсем впечатляющая история. — Зина моя родом из города Еж — это на севере, тмутаракань далекая, людей они там не видят по полгода, все вокруг свои. До ближайшей автострады километров триста, кругом непроходимая тайга, живут они там, как на острове, почту и ту вертолетами доставляют два раза в год, а то и реже. Вертолет же привозит продукты для магазина. Живут там люди… — мой собеседник осекся, — жили там люди лесозаготовками.

Я прикурил новую сигарету и затуманенным взглядом посмотрел на Виктора: — Почему жили, съехали все?

— Ты слушай историю, история длинная и непростая, — он потянулся к стопке, заметил, что та уже пуста, и продолжил: — В общем, лес там мужики валили, охотились, рыбачили, каменный век по нашим временам. Единственная дорога в город становится проезжей только зимой, тогда лес и вывозили. В советские времена жили там очень хорошо, лесом-то с япошками торговали, в магазине техника всякая была, шмотки. — Виктор оглядел свою коморку. — Вон, гляди, куртка синяя висит, лет двадцать ей, а все как новая, японская, настоящая, из того самого магазинчика, это мы с Зинкой на Новый год к ним ездили в конце восьмидесятых, родители у нее там были. Отец знатный лесоруб, здоровенный такой мужичина, с бородой, как у попа, суровый, а куртку подарил мне, уважал он меня за мою работящую профессию. Так вот, после развала Союза люди из Ежа повалили в города покрупней, деньги сколотили в те времена и рванули, кто с чем остался — уж не знаю, но Зинкин отец наотрез отказался уезжать, да там много таких принципиальных было. — Он резко прервался. — Наливай!