Томас Гиффорд - Ассасины

Папа вяло отмахнулся.

— Поместите на угол какой-нибудь улицы троих священников, и тут же все заговорят о создании новой фракции, недовольной чем-то или кем-то. Но убийства?... Скажите-ка мне, что там говорят о каком-то священнике, который якобы убил тех троих в Америке?

Д'Амбрицци нахмурился, на лбу собрались толстые складки, глаза удивленно смотрели из-под тяжелых век.

— Позвольте спросить, откуда вам это известно, ваше святейшество?

— Перестань, Джакомо. Я все же Папа...

Д'Амбрицци кивнул.

— Понял.

— Так что? Это правда?

— Пьетро? — Д'Амбрицци взглянул на Санданато. Тот рассказал все, что знал, и когда закончил, Каллистий поблагодарил его неразборчивым хмыканьем.

— Мы должны в этом разобраться. Это надо остановить.

— Разумеется, ваше святейшество, — сказал Д'Амбрицци.

— Но это будет проблематично.

— Но, но... — Инделикато хотел что-то возразить, затем понял, что это бессмысленно. — Он прав. Однако попытаться можно...

— Я хочу, чтобы это прекратилось. Если это исходит из Церкви, это следует остановить немедленно, вырвать с корнем. Я не собираюсь покрывать убийц... они получат свое, когда будут найдены. — Он поморщился, начала болеть голова. — Но больше всего на свете мне хочется знать почему. — Он глубоко вздохнул. — Но нигде, ни в Риме, ни в Америке, к разбирательству внутри Церкви не следует подключать мирские власти. Вам ясно? Это целиком дело Церкви! — Лицо его исказилось, он обхватил голову руками.

— Ваше святейшество... — Д'Амбрицци вскочил и направился к нему.

— Я как-то вдруг очень устал, Джакомо. Мне надо передохнуть.

Опираясь на руку Д'Амбрицци и поддерживаемый с другой стороны Инделикато, Каллистий медленно поднялся и позволил, чтобы его увели.

Сестра Элизабет проклинала себя за то, что многочисленные дела не дают ей поразмыслить хорошенько. Хорошие идеи приходили с запозданием. Она вспомнила об игуменье, пожилой монахине, возглавлявшей исполнительный совет Ордена. Жила и работала та на холме Спэниш Степс, в странном серо-розовом здании, напоминавшем замок и служившем одновременно церковью и монастырем. Игуменья была француженкой. И очень любила сестру Валентину. Элизабет знала ее вот уже лет десять, не меньше. Женщиной она была добродушной, однако во всем следовала протоколу. Игуменья, если так можно выразиться, контролировала «шоу», мир, в котором жила, и в офисе своем людей принимала весьма избирательно.

Ее кабинет был декорирован в весьма изысканных и мягких, персиково-розовых и жемчужно-серых тонах, в стиле арт-деко. Одну из стен украшало весьма модерновое распятие, которое, казалось, зависло в воздухе, на расстоянии двух дюймов от стены, и, освещенное приглушенной подсветкой, отбрасывало драматичную тень. Ну, прямо как стена в маленьком частном музее. Кругом расставлены вазы с цветами, вьющиеся вечнозеленые растения довершают интерьер. За окном люди вышагивали под жарким солнцем. Игуменья долго стояла у окна, сложив руки на груди, затем обернулась к Элизабет. Она была страшно похожа на актрису Джейн Уаймен, больше известную под именем миссис Рональд Рейган.

— Хотите поговорить о нашей дорогой Валентине?

— Мне следовало прийти раньше, — ответила Элизабет. — Но столько всего сразу произошло, я совершенно погрязла в мелочах. Скажите, вы хоть раз виделись с ней последние полгода?

— Да, конечно, виделись, моя дорогая. Она ведь жила здесь, у нас.

— Но ведь она проводила большую часть времени в Париже.

— Об этом мне мало что известно. Делила время между Парижем и Римом. Частые разъезды. И девушкой была живой, общительной, но при этом довольно скрытной. — Она улыбнулась каким-то своим воспоминаниям. Потом поправила цветы в хрустальной вазе. — Я предоставила ей самую большую нашу спальню, и мы поставили туда письменный стол. Она очень много работала. Впрочем, как всегда.

— А вы уже вынесли вещи из этой комнаты?

— Еще нет, сестра. Душа не лежит, страшно тяжело это делать. Кстати, я собиралась звонить вам. Хотела посоветоваться, как лучше распорядиться ее вещами... бумагами, книгами, у нее там скопилась целая уйма.

— Не знала, что Вэл жила здесь, — задумчиво протянула Элизабет.

— Ну, вы не должны на нее обижаться. Она была так поглощена своей работой. Всегда была такой целеустремленной, не так ли?... Много времени проводила в секретных архивах. Она вообще была влиятельной... как это там говорят американцы?

— Влиятельной фигурой?