Дэвид Хьюсон - Убийство-2

Рабен толкнул дверь. Она была не заперта. Впереди слышался стук тяжелых армейских ботинок по деревянному полу. Он пошел на звук и оказался в большом читальном зале. Ряды книжных полок, запах сырости, старого дерева и фигура, едва различимая в приглушенном свете ночных ламп. Сконинг направлялся к столам в глубине зала.

В помещении он казался еще мощнее; Рабен видел его широкую спину и сильные руки. Его густые непослушные волосы давно не знали расчески. Под мышкой он нес несколько увесистых томов, в другой руке — бумажный стаканчик.

Пройдя в самый дальний угол, Торбен Сконинг положил свою ношу на стол, включил лампу. Разложил перед собой книги, отхлебнул из стаканчика. Поморщился, потом зевнул. С руками, закинутыми за голову, и резкими, грубыми чертами лица он напоминал горгулью — уродливую, гротескную, злую, с густой рыжей бородой и белыми волчьими зубами.

Когда он открыл глаза, он увидел перед собой Рабена.

Решение вернуться в министерство по улице, минуя опостылевшие лабиринты коридоров, было ошибкой. Информация разлеталась моментально. Перед входом в здание уже толпились репортеры и операторы с телевидения. Бук протискивался через них, не говоря ни слова, глядя прямо перед собой и пытаясь думать о тех сферах его жизни, которые не были связаны с Копенгагеном. О Марии и детях. О фермах и финансах кооперативного хозяйства. Однако это было трудно. Попросту невозможно.

— Бук! — закричал ему один из репортеров. — Министр обороны опровергает все ваши обвинения. Вы готовы принести извинения?

Наконец он добрался до входа, где охранники остановили толпу журналистов, вошел в здание и поднялся к себе.

Там он сел на диван и включил телевизор. Главная тема вечернего выпуска новостей не стала для него сюрпризом.

— Томас Бук провел всего одну неделю на посту министра юстиции, однако после беспрецедентного политического промаха наши обозреватели описывают его будущее как крайне неопределенное. Аналитики ожидают, что Народная партия завтра же выдвинет вотум недоверия Буку, и, если он будет поддержан другими партиями, правительству придется искать новую кандидатуру на пост министра.

Карина снова говорила по телефону, на этот раз шепотом. Он не стал прислушиваться.

— Также предполагается, что Народная партия использует кризис для ужесточения антитеррористического законопроекта…

В кабинет вошел Плоуг, тут же кинулся к Карине:

— Вы связались с этой вашей журналисткой?

— Она не отвечает. Я оставила ей сообщение.

— Великолепно! Вы хоть понимаете, что это была ловушка? Россинг сам подослал ее к нам, а мы с радостью заглотили крючок.

Она не ответила. На экране появился Флемминг Россинг. Бук и двое его помощников не отрывали глаз от телевизора.

Министр обороны, в элегантном сером костюме, белоснежной сорочке с алым галстуком, пребывал в прекрасном настроении и улыбался в объектив кинокамеры.

— Клевета никому не нравится, — заявил он интервьюеру. — Поэтому я с облегчением узнал, что министра юстиции попросили отозвать его безосновательные ужасные обвинения.

Бук в сердцах выключил телевизор.

— Это я виноват. Не хочу, чтобы вы упрекали себя. Россинг правильно сказал. Я надавил на Монберга слишком сильно. Я ни на секунду не задумался о его состоянии. Ни на секунду.

— У вас была серьезная причина задавать ему вопросы!

Как ни странно, это сказал Плоуг, чем очень удивил министра.

— Да, но…

— И насколько нам было известно, Монберг шел на поправку, — продолжал Плоуг. — Он должен был решить ряд серьезных вопросов. Но они так и остались нерешенными.

— Нет. Это уже не так.

— Могу я называть вас Томас? — Плоуг украдкой бросил взгляд на Карину. — Она ведь называет.

— Конечно, если хотите.

Чиновник сделал глубокий вдох:

— Вы совершенно не похожи на министра. Нет у вас этой стати, вальяжности, утонченности, в конце концов. — Плоуг был очень взволнован. — Но, клянусь Богом, вы самый честный, порядочный и открытый человек из всех министров, которых я видел на Слотсхольмене за годы службы здесь. И я не позволю этим… — Его рука взметнулась, указывая на здание парламента и дворец Кристиансборг. — Этим… прохвостам утопить вас. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помешать им.

Бук онемел от удивления. Карина тоже. Плоуга трясло от переполнявших его чувств.

Все трое испытали облегчение, когда в дверь постучали и вошел Эрлинг Краббе, бледный и встревоженный.

— Простите, — пробормотал он, — я, кажется, помешал?