Альберт Санчес Пиньоль - Пандора в Конго

Вначале доспехи казались Маркусу дополнительным бременем, но, надо признаться, он очень быстро к ним привык. Ему пришлось научиться двигаться так, как будто он одновременно ехал на велосипеде и греб на лодке, потому что для передвижения в таком облачении требовались усилия локтей и коленей. Итак, неудобство, которое он испытывал поначалу, исчезло, и Гарвей начал восторгаться этим изобретением.

Одежда была прочной и одновременно невероятно гибкой, очень легкой по сравнению с железными доспехами и надежнее, чем любая кожаная вещь. Движение в туннеле в этом панцире, как оказалось, могло даже доставлять удовольствие. Союз Маркуса и его туники постоянно креп во время его путешествия. И… раз, и… два, и… раз, два… – двигал он локтями; левой-правой, левой-правой – отталкивался коленями. Подвесные кожаные карманы свисали вниз и не стесняли его движений. И… раз, и… два, и… раз, два…; левой-правой, левой-правой… Гарвей привязал фонарь себе на затылок: в нем оставалось только два светляка одинакового размера. Мягкий мешок обхватывал его шею, точно светящееся ярмо. Тем лучше: с каждой стороны оказывалось по одному светляку, которые освещали путь на несколько метров вперед. И… раз, и… два, и… раз, два…; левой-правой, левой-правой… Вперед, Маркус Гарвей, вперед! Возвращайся в свой мир! Не останавливайся!

Наша жизнь подчас меняет свой темп. Обратный путь длился всего один миг. Благодаря тунике и той силе, которую дает человеку свобода, Маркус стремительно приближался к цели. Его беспокоил только Уильям. Очутившись возле стены, в которой было несколько ходов, Гарвей позвал его:

– Уильям!

Потом он засунул голову в каждое из отверстий поочередно:

– Уильям! Уильям! Уильям!

Никакого ответа.

Маркус не знал, что и думать. С одной стороны, он радовался тому, что Уильяма рядом с ним не было, а с другой – хотелось знать, куда тот подевался. Что задумал этот Кравер?

Дойдя до Девичьего моря, Маркус снова стал кричать:

– Уи-и-и-илья-а-а-а-ам!

Никогда еще человеческий голос не звучал так одиноко. Вокруг был только мрак пещеры, стен которой не дано увидеть глазу; огромное пустое пространство, населенное миллионами мертвых моллюсков.

Его голос разнесся по этим унылым полям далеко-далеко, унесенный ветерком, который был таким легким, что не сопротивлялся звукам и не растворял их в себе. Зов обволакивал колонны и растекался по бескрайнему ковру окаменевших рачков.

– Уи-и-и-илья-а-а-а-ам!

Маркус присел на корточки. По дороге к городу тектонов они прошли по этой тропинке. Это был единственный путь, по которому можно было пересечь равнину, покрытую створками ракушек, острыми, как кинжалы. След отряда еще сохранился на дорожке. В отдельных местах, где почва была более мягкой, можно было различить следы босых ног Уильяма и Ричарда. Но только в одну сторону. Ни одного следа босой ноги человека, который бы двигался в обратном направлении.

Маркус следовал строжайшей дисциплине, которую установил для себя сам. Два кусочка консервированного мяса, половинка персика и глоток компота в день. На ночлег он устраивался у подножия первой попавшейся колонны. Ветер теперь беспокоил его гораздо меньше, чем по дороге к городу тектонов, благодаря широкой тунике. Он втягивал руки в рукава и погружал голову в вырез ворота, потом затягивал шнурок, проходивший по нижнему краю одежды, и оказывался в некоем подобии спального мешка. Всему этому Маркус научился, наблюдая за подземными жителями.

Однажды его разбудил какой-то странный невнятный звук. Гарвей не мог даже сказать, что он напоминал: рев гиппопотама или шипение змеи. В конце концов он расслышал:

– Ма-а-ар… к-у-у-ус…

Эхо играло осколками его имени:

– ус!.. ус!.. ус!

Зов повторялся снова и снова. Это происходило неожиданно, когда Гарвей начинал дремать. Он мгновенно просыпался в холодном поту и целился в темноту из двух револьверов сразу.

– Уильям? – спрашивал он, не опуская оружия.

Но за пределами небольшого круга, очерченного тусклым зеленым светом фонаря, ничего не было видно.

Существовали ли эти голоса на самом деле? Гарвей не был уверен в этом. Может, он их придумал, а возможно, они ему приснились. В немом подземном мире стиралась граница между бредом и сном.

Чтобы не обращать внимания на слуховые галлюцинации, Маркус решил продумать план своих действий после выхода на поверхность земли. Но стратега из него не получилось, мысли путались. Он был один, а на поляне остались три тектона. Как ему с ними справиться?