Айдар Павлов - Время Полицая

– Кто ты? – спросил Вадим.

– Кобра, – ответила цыганка.

Он усмехнулся:

– Значит, я питон.

– Ты лишь то, что ты думаешь.

Он не понял и посмотрел в ее глаза. Его хватило на две-три секунды – дальше никак. Эта пара черных маслин под ее ресницами временами превращалась в два накаленных уголька, и становилось не по себе.

– Между быть и хотеть, – продолжала Кобра, – только вера. Мы властны над всем, кроме веры. И без веры не властны ни над чем. Пусть на твоей ладони стоит весь мир, если ты ему не веришь, это всего лишь горсть пепла. Выкинь его и зачерпни снег, если ты в него веришь, – ты обретешь вселенную.

Вадим зачерпнул под собой пригоршню неосязаемого снега и тут же высыпал обратно на пол.

– Ты его не чувствуешь, – сказала цыганка.

– Нет, – согласился он.

– Веришь только тому, что чувствуешь. – Она присела рядом на облако и опустила голову.

Рука Вадима дотронулась до ее черных волос. Его осязание словно отходило от сна.

– Но… Ты же не существуешь, – догадался он.

– Ты меня чувствуешь?

– Немного.

– Этого достаточно. – Кобра выпрямилась. Какая разница, существую я или нет? Ты чувствуешь, значит, веришь, – остальное не имеет значения. – Дай сюда руку…

– Будешь гадать?

– А ты этого хочешь?

– Нет.

– Зачем же я буду гадать? Я тебя перевяжу, однорукий бандит.

Он протянул наспех обмотанную ладонь. Одним рывком Кобра отодрала платок от засохшей раны.

– Ахмед здорово постарался… – улыбнулась она. – Душевный айзер. Внимательный, добрый…– В ее руках появился бинт. Сверкая перламутровыми ногтями, цыганка стала перевязывать рану, – Что ж ты не хлопнул его? Тебе же все до лампочки. Ахмеда специально к тебе послали – Ахмед ищет смерти. Он не жилец, Чапаев, зря ты его оставил, жалостью Ахмеду не поможешь.

Пока Кобра перевязывала руку, Вадим вдруг понял, что не дышит. То есть, дышать он хотел: вновь набрать воздух в легкие, различать запахи, – это к нему вернулось, но не смел. Он разглядывал ее мягкие губы, щеки, шею, уши с тяжелыми серьгами и цепенел от тихого восторга.

Только когда она завязала тугой узел на его запястье, он смог различить дурманящий аромат… Не духов, нет. Кобра пахла… О, здесь уже не человечиной пахло, чем-то сверх, чем-то не от мира.

– Господи, кто ты? – спросил он.

– Ну, я не Господи, – ответила цыганка. – Но кое-чем помочь могу.

– Почему я должен тебе верить?

– Потому что ты меня чувствуешь больше, чем себя.

– Больше, чем себе, – подтвердил Вадик. – Ты сказала, Ахмед не жилец? Ты его знаешь?

– Я всех знаю.

– И меня?

– И тебя.

– Я что, тоже не жилец?

– Ты Чапаев.

– И все? Ответь мне: я живу или нет? Я умер, да?

– Никто не умирает, – сказала Кобра. – Никто.

– Нет, ты ответь конкретно, я сам уже догадался, еще днем. Я ведь не живу? Нас больше нет, да?

– Никто не знает, есть он или нет.

– Кто я?

– Никто не знает, кто он. Наше представление о себе – мираж. Мы есть лишь то, что мы сейчас думаем, – повторила она.

– Но меня нет в этом мире!

– Когда мир становится страшнее того, что он из себя представляет, лучше думать, что тебя в нем нет. Ты стал бездомным шакалом: и подохнуть не можешь, и вернуться нет сил.

– Но я не хочу быть бездомным шакалом!

– Вот так всегда. – Кобра вздохнула: – Никто не хочет быть шакалом. Никто! Я скоро с ума сойду: каждый трясется за свою убогую душонку.

– Похоже, я попал в ад… Да кто ты, черт возьми?! – закипел Вадик.

Он вскочил на ноги и на всякий случай нащупал в кармане курок револьвера.

– Э! Тон давай сменим, да?! – попросила Кобра, сверкнув черными углями. – Ненавижу, когда повышают тон. И убери руку с пушки, козел! Выстрелишь – яйца себе продырявишь. Слышишь, что говорю?!

Вадим отпустил револьвер и отморожено огляделся, ему было хреново, как никогда: "Да, это действительно ад", – понял он.

– Ад и рай относительны, Чапаев. – Кобра прочитала его мысли. На ее восхитительных губах затеплилась материнская улыбка. – Если ты полагаешь, что это действительно ад, – это действительно ад. Но это не имеет никакого значения. Присядь, Чапаев, успокойся. Я же знаю, как тебе не нравится быть шакалом. А что делать? Кому нравится? Дураков мало.

Вадим опустился на снежное облако. Возражать этой коричневой тетке было нелепо. Она подмяла его под себя и делала все, что хотела. Ну, вообще все. Полицай рядом с ней – не более чем комар: большой, страшный, мускулистый, но комар. А револьвер в кармане – всего лишь игрушка для идиотов: "Не продырявь себе яйца!"