Айдар Павлов - Время Полицая

Как во сне он отлип от окна, зашел в подъезд, лег между собственной дверью и мусоропроводом. Он перестал чувствовать столь незыблемые атрибуты жизни, как собственное дыхание, мясо и шкуру. Ему было до лампочки. Совершенно. Он ведь еще днем начал догадываться, что умер. А теперь это стало настолько очевидно, что и чувствовать ничего не хотелось.

Короче, он то ли заснул, то ли, действительно, дал дуба, поскольку… Нимфы вернулись.

Их лица были спокойны и чисты, как утренняя морская гладь. Они ходили над бесчувственным телом, склонив на бок светлые головы. Собранные в хвостики волосы неподвижно лежали на их прямых спинах.

Покружив над окоченевшим парнем, они остановились и тихо встали на колени: одна с востока, другая с запада, – опустили руки на его живот и сомкнули прозрачные ладони.

Затем появился голос. Мягкий как дым и знакомый как голос матери:

Когда-то в утренней земле

Была Эллада…

Не надо умерших будить,

Грустить не надо.

Проходит вечер, ночь пройдет -

Придут туманы,

Любая рана заживет,

Любые раны.

Зачем о будущем жалеть,

Бранить минувших?

Быть может, лучше просто петь,

Быть может, лучше?

О яркой ветреной земле

На белом свете.

Где цепи тихих фонарей

Качает ветер.

А в желтых листьях тополей

Живет отрада:

Была Эллада на земле,

Была Эллада…

Вадим открыл глаза. Он лежал на спине и смотрел в бескрайнюю бездну. Всюду парили теплые, невесомые хлопья снега, и разливался матовый желтый свет. Под ним стелилась неосязаемая ватная перина. Справа на коленях стояла первая нимфа, слева – ее зеркальное отражение – их отличал лишь цвет волос.

– Откуда этот стишок, девочка? – спросил Вадим у черненькой нимфы.

– А знаю много разных стишков, мальчик, – улыбнулась рыженькая.

– Ося ей рассказал, – возразила сестра.

– А вот и нет.

– Не спорь со мной.

– Сама не спорь. Я, наверно, лучше знаю.

– А я, наверно, дурочка.

– Может быть.

– Сама такая.

И они наполнили пространство хрустальным смехом.

"Господи! – Не поворачивая головы, Вадим покрутил глазами. Действие происходило в доме, которого нет: ни единого предмета, только снег. Странное пушистое покрывало под спиной, странная компания и полное бесчувствие: ни дыхания, ни кожи, ни осязания: – Как я сюда попал?"

– Э, – он подал голос. – Может, познакомимся? А, красавицы?

– Называй ее рыжиком, – сказала черненькая, кивнув на сестру. – Ей нравится.

И девчонкам стало еще веселее. Вадик улыбнулся:

– А тебя?

Она пожала плечами:

– Как хочешь, так и называй.

– Откуда ты знаешь Осю, рыжик? – спросил он.

– Я всех знаю. – "Рыжик" провела пальцем по его сломанному носу. Даже знаю, кто обломал тебе свисток.

Вадима мгновенно пробрал приступ младенческого смеха.

– … Ну и кто же? – спросил он, нахохотавшись.

– Сережа.

– Угадала! – похвалил Вадим. – Что вы еще про меня знаете?

Девчонки не ответили. Вновь появился голос. Тот знакомый и мягкий голос, читавший об Элладе:

– О, у нас гость! Как спалось, Чапаев?

Вадим вынырнул из транса, в который его погрузили бесплотные нимфы, нехотя приподнялся и повернул голову. Перед ним стояла… цыганка лет тридцати. Красоты не писанной, если здесь вообще уместны эти слова. Он никогда не предполагал, что цыгане бывают неописуемой красоты.

"Да и цыганка ли ты? – подумал он. – … Ты такая же цыганка, как я – Вадя Полоцкий…"

По крайней мере, она себя таковой считала. Несколько разноцветных платков на ее плечах это подтверждали. Красный, желтый, зеленый, оранжевый, пурпурный, бирюзовый, – несоединимые цвета сочетались на ней в какой-то дьявольски совершенной гармонии и рождали впечатление, будто перед тобой – диковинная, избалованная птица редкостных кровей, случайно залетевшая из южных широт.

Вадим посмотрел на ее руки: идеальные смуглые пальцы, ногти, покрытые перламутром, куча браслетов на запястьях.

Он поднял глаза: наглое лицо вылеплено великолепно: богоподобные черты, завораживающие губы, нос Дианы, зубы такие, что ей бы зубную пасту рекламировать, а не косить под бездомную цыганку. На ушах висели тяжелые серьги, в каждом движении коричневой леди скользила точность силы и упоение властью.

– Принесите огня, – обратилась цыганка к девчонкам. – В этом доме слишком мало огня.

Нимфы, которые с момента появления смуглой дамы старались вести себя столь серьезно, что ни разу не улыбнулись, послушно поднялись с колен и удалились.