Еремей Парнов - Собрание сочинений - В 10 т. Т. 5 - Секта

— Полный профан в физике.

— Вот видите…

. — Честно говоря, меня больше интересует человеческий мозг. Как можно знать то, что еще не наступило? В принципе? Неужели будущее заранее предопределено?

— И тут никуда не деться от физики. Стрела времени Эддингтона, частицы, двигающиеся со сверхсветовой скоростью, — тахионы, квантовая механика и все такое.

— Но мозг!

— А мы знаем, что это такое, наш мозг? Сознание, подсознание, сверхсознание? Мы — такая же частичка природы, как мегамир Вселенной и микромир кварков. Что, если наш мозг еще в материнской утробе знает все об окружающем космосе? Знает, но мы не умеем слушать, нам всегда недосуг. Такое возможно?

— Право, не знаю.

— Я тоже! Эйнштейн наглядно продемонстрировал, насколько относительны такие понятия, как прошлое, настоящее, будущее. В зависимости от скорости космические часы показывают разное время. Какая-нибудь сверхновая звезда давно схлопнулась и погасла, а мы только через тысячи лет увидим ее вспышку… Впрочем, не мы… Нострадамус был гением, как Леонардо да Винчи, Данте Алигьери. То, что у нас в черепе едва в зачатке, у гения могло достигнуть высшего совершенства. Откуда музыка Баха, Моцарта?.. Понять это невозможно. Из недр самой природы-праматери? Птицы, да будет вам известно, с рождения знают все то, чего достигли композиторы, от шумеров до Шомберга и Шнитке. Канарейка — додекафонистка, как вам нравится?

— Ваши примеры, Варлаам Ильич, просветили меня без формул. Я не то чтобы стал понимать, но как-то интуитивно приблизился…

— Интуитивно! Верное слово, хоть мы и не знаем, что такое интуиция. У животных она развита лучше. И у так называемых примитивных народов, живущих в согласии с окружающим миром. Пока не исчезли последние островки, у нас еще остается шанс воскресить утраченное знание древних.

— И где они, островки?

— Откуда я знаю?.. В Гималаях, Тибете, в Микронезии, на Новой Гвинее. Можно отправиться на поиски истины за тридевять земель и обрести ее в математических формулах, в йогических текстах и сутрах Праджня-Парамиты. В себе самом наконец.

— В себе? Путем медитации, что ли?

— И медитации… Нострадамус не подозревал о существовании йогических методов, самадхи в частности, но я совершенно уверен, умел погружаться в глубины собственного «я» не хуже тибетского мистика, которому достаточно взглянуть на магический круг, чтобы выйти за границу реальности. Да, Мишель де Нотр-Дам был великолепным астрологом и умел истолковывать констелляции звезд и планет. Но небесный свод служил ему не только объектом наблюдения, а прежде всего такой же мандалой — магическим кругом, огненным зерцалом, как он говорил.

С живостью, неожиданной для его возраста, Дамианов сорвался с дивана, едва не опрокинув шаткую пирамиду из книг, и, нараспев, как обычно читают поэты, продекламировал катрен:

Почти седой, но сухощавый и юношески подвижный, он словно внезапно помолодел, подтвердив тем самым заумные теории об относительности времен. Невменов подумал, что вот так же, под влиянием минутного порыва, наивный первокурсник обнародовал свою крамольную шутку. «Небось и не догадывался, что в каждой группе есть платный сексот».

— Лучше, чем сам Нострадамус, никто не сможет ответить на ваш вопрос, — возвращаясь на место, уже совершенно буднично произнес писатель и как-то сразу потух.

Беседа возвратилась в прежнее русло вопросов и ответов, причем ответы становились все более вялыми и короткими.

Дамианов дал свое толкование уже известным Невменову предсказаниям ближайших событий, имевших место в бытность Нострадамуса при дворе Генриха Второго и Екатерины Медичи.

Угадана смерть короля на рыцарском турнире, его наследника Франциска, оставившего вдовой юную Марию Стюарт, а затем и трагическая кончина самой шотландской королевы. Полностью оправдалось и знаменитое пророчество, к которому постоянно возвращался в своих романах Дюма-отец. Три сына Екатерины Медичи сделались королями, но, вопреки всем ее ухищрениям, смерть расчистила путь к трону Генриху Наваррскому.

Дамианов незаметно перешел на французский, а Сергей Платонович с удовольствием ему поддакивал. Языком он владел значительно лучше.

— Вторую книгу центурий Нострадамус сопроводил развернутым посвящением Генриху Второму, — писатель, не глядя, вытащил с полки томик в дивном переплете из черного бархата. — Уверяю вас, это не было актом верноподданической угодливости. Он пытался объяснить природу своего редкого дара, спасаясь от инквизиции. Вот послушайте: «Опасность времени, достойнешний король, требует, чтобы такие тайны открывались только в загадочных предложениях, имея при этом только один смысл и ничего двусмысленного». Чувствуете? — вновь увлекся Дамианов. — В этих строках все: и невольное самооправдание за вынужденную зашифрованность, и намек на преследования инквизиторов, которые, следуя библейским запретам на всяческие гадания, не жаловали, мягко говоря, провозвестников грядущего. Знание будущего шло вразрез с краеугольным догматом о свободе воли.