Анатолий Королев - Инстинкт № пять

Смотритель старается погружать весла без всплеска, и я благодарна такой деликатности.

Дождь добавил в бокалы букета небесной воды, по горсточке за каждую обиду. Мои глаза полны мокрым светом, а вот и причал со статуей плакальщицы. Ее головка склонилась над урной, а рука держит опущенный факел. По тесной дорожке из красного гравия, среди сырых стен кипарисов смотритель провел меня к фамильному склепу. Склеп окружен спящими кустами чайных роз. Им снится этот дождь. Я кусаю губы, чтобы не разрыдаться. Пусть за меня плачут бутоны на терновых ветвях! И они плачут, я вижу, как на розовых веках цветов подрагивают крупные серьги влаги. Весь цветник в ярких слезах.

Смотритель все так же молча, с заученной скорбью открыл связкой ключей вход в печальный павильон с узкими витражами и отступил в глубь дождя. И я опять благодарна — он вымок вместе со мной.

По широким ступеням я робко спускаюсь к могильным плитам. Наконец-то я одна и даю волю слезам. Странно, но внутри склеп словно бы полон солнца — такой эффект придают шафранные витражные стекла. У стены — распятие с мраморным Спасителем. Напротив — четыре могилы: дед, его жена — моя бабушка, их несчастный сын… Крайней плитой — ай, вскрикнула душа — было надгробие моей мамочки. На плите вырезан крест в полукольце из терновника, а ниже — на латыни — ее артистическое имя:

и ниже девиз — ПЭР АСПЭРА АД АСТРА — через тернии к звездам; и больше ничего. Ни дат рождения и смерти, ни настоящего имени.

И еще одна странность — на всех плитах красовались резные медальоны с гербом старинного рода фон Хаузеров: змея, оплетающая ручку овального зеркала, а на могильной плите моей мамочки вместо медальона вмуровано само овальное зеркальце, в котором я увидела свое отражение — красные глаза тлели слезами.

Это мать посмотрела на свою дочь из могилы.

Я опустилась перед распятием… Что это?! У основания креста, в зазоре камня, сквозь земляную ранку пробился лилейный вьюнок и, вырастая, опутал объятиями ноги Христа.

Вьюнок — мой цветок. Да это же я!

И тут я вдруг разгадала главную тайну своей жизни: если есть на свете одержимые дьяволом, те, кто так долго и тщетно искал моей смерти, то есть и другая сторона медали — одержимые богом!

Я — Лиза Розмарин, что значит — одержимая богом.

Но стоп! Я, как всегда, слишком сильно забежала вперед. Никак не научусь рассказывать все по порядку.

Так вот, выбравшись на берег после кошмарного заплыва через границу, я была как в бреду. Меня спас ранний час — в финском домике недалеко от моря все еще спали, и никто не заметил, как русалка ползком забралась в хлев. Никто, кроме коровы и куриц. Я проспала на сеновале целые сутки и проснулась снова под утро. Полоса удач продолжалась — на веревке для белья сушились чьи-то джинсы и майка. Я вылезла из резиновой кожи и переоделась. Воровка! А еще нашла старый рюкзак. А гидрокостюм спрятала на дно деревянного ларя с садовым инструментом. Там подобрала еще один подарок — уютные старые кеды как раз по ноге. Вышла через лесок на шоссе и тормознула первую машину, которая понравилась, — черный «Ситроен». Большой палец вниз, что означает: путешествую автостопом, денег нет. И снова мне повезло — «Ситроен» причалил к обочине. И надо же! Малый за рулем, симпатяга Марти, ехал не куда-нибудь, а катил туда, куда я мечтала попасть, — прямиком в Хельсинки. Ура! Я осторожно выяснила, что выплыла именно туда, куда метила, в окрестности Фредриксхема. Выдала себя за туристку из Европы.

В Хельсинки я трусливо проверила свою золотую карточку Visa в банкомате на улице. Черт знает, чего я боялась. Но стопка новеньких долларов успокоила мое сердце — я все еще при деньгах. Спасибо баккара и моему ангелу-хранителю. Книжка Перро счастливо перенесла наше плавание, ни одна страница не промокла. Недаром я упрятала ее в три пакета и примотала к животу лентой скотча.

В тот же день я купила билет на паром «Силья Лайн» до Стокгольма; я могла бы улететь самолетом, но не скрою — мне хотелось покайфовать именно на корабле, показать нос смерти, поплевать с борта верхней палубы туда, где я еще вчера умирала. Это был последний день счастья: штиль, облака, похожие на взбитые сливки, море цвета черничного йогурта, случайный мальчик, которого я сняла в дискобаре, привела в каюту и которым наслаждалась до утра, словно прохладным апельсиновым соком после перехода через пустыню.

Теперь я точно знаю: море и пустыня — это одно и то же. Там нечем утолить жажду.