Вячеслав Энсон - Эра беззакония

– Извините. Педофилы мерещатся. Я милиционер по профессии. Полковник.

– Ну и что? Я доктор исторических наук. Похож на педофила? – обиделся Павел Константинович.

– Я же говорю – извините, – сказал Калмычков.

– Проехали… Хорошо, что озвучили. Сидели бы и подозревали. Алешкиных родителей убили четыре года назад, – перешел на шепот попутчик. – Закончил волокиту с усыновлением. Возил его Питер показывать. Пацан ничего, кроме Архангельской тайги, не видел. Понравилось. Устал. Завтра по Москве побродим…

– Что доктор наук в тайге делает? – так же шепотом, спросил Калмычков, разливая по второй.

– Долгая история. Про то, как всего достигнешь, а потом не знаешь, что с этим делать. Вряд ли вам интересно, – ответил Павел Константинович.

– Очень даже интересно, – сказал Калмычков. – Своевременно.

Понемногу освоили бутылку. Сперва рассказал свою историю Павел Константинович. Потом, в общих чертах, Калмычков. Излил душу, как когда-то ему – Рамикович. Любимая русская забава. Болезнь долгих дорог.

– Не знаю теперь, что мне делать… Может, карма такая? – спросил Калмычков.

– Кармы нет. С точки зрения христианства, – ответил Павел Константинович.

– По телевизору говорят… – не согласился Калмычков.

– По телевизору много чего говорят. Если бы еще за слова отвечали, – сказал Павел Константинович. – Все проще: гадить меньше надо.

– Не понял… – обиделся Калмычков.

– Поясню на примере, – сказал Павел Константинович, устраиваясь поудобней. – Еще пацаном, после восьмого класса, я попал в секцию туризма. Занесло в летние каникулы. Повезли нас на неделю в леса. Человек тридцать мальчишек и девчонок. Разбили лагерь на берегу озера, отдыхаем. Рыбалка, купание… Рай, одним словом. И возраст интересный. Там, кстати, первый раз целовался. И первая сигарета… Так, к слову… Наслаждаемся. Но вот беда – дня через три запахло. Ямку под туалет по всем законам туризма выкопали. Метров за сто. Ветками обгородили. Днем стесняемся, но ходим. А ночью – боязно. Особенно девчонкам. Человек нас, напомню, тридцать. Посреди ночи, в лесу, туристские законы плохо вспоминаются. Кто как может, за ближний кустик забежит, дела сделает, и снова в палатку, спать. Когда приспичит, об интересах других забываешь. Вот к третьему дню запашок и появился. Ничего, терпим. Стараемся больше на бережку сидеть. Через пару дней другая напасть. В какую сторону ни пойдешь – в чужую мину вляпаешся!.. Не приходилось с подошвы какашки счищать? Короче, мы за неделю так кусты вокруг засрали, что ступить некуда, кругом мины. Что, карма? Простая причинно-следственная цепь. Детерменизм, чтоб ему…

– Понял – карцер без параши… – прояснил для себя Калмычков. – Ты намекаешь, что я столько нагадил – не пройти?

– Примерно так, только не ты один. И я, и все остальные… Те засранные кустики – модель современного мира. Каждый тянет одеяло на себя, плюет на интересы других, а в говне все по шейку… – Павел Константинович смотрел Калмычкову в глаза, говорил не стесняясь обидеть. – Зла, самого по себе, нет. Как духа, материи или прочей субстанции. С руками, ногами, рогами… Бог все создал добрым. Зло – это ухудшение добра. Мной, тобой, дьяволом… Мы творим его в огромных количествах и сами на него натыкаемся. Когда оно миллион раз отрикошетит, уже не разглядишь – кто автор. Умные, гордые… Все знаем, всего хотим и берем силой. А получается, злом.

– Можно по-другому? – спросил Калмычков.

– Не знаю! Ответы не у меня. Думаю, снаружи ничего не исправить. Все в нас, в душе. Мы сильно опоздали. Не тому учились, не там искали…

– И генерал так говорил!.. – воскликнул Калмычков.

– Пока живы, надежда есть… Я не советчик. Сам как в тумане. Боюсь Алешке неправильную систему координат поставить. Приходится разбираться заново. Надейся, Николай Иванович, ищи в себе. Говорят, Бог милостив…

– Жить слабаком? – воспротивился Калмычков. – Последнее отнимут.

– Ты что-то удержал? Силой? – усмехнулся в бороду Павел Константинович. – Нет ничего бессмысленней борьбы с кем-то и с чем-то. Со злом, в том числе. Сплошной Голливуд: красочно, но лживо и бессмысленно. Зло можно победить только в себе: удержать, затворить, не дать ему вырваться. Понимаешь? Не обидеть кого, не убить, не обобрать… А если уже вырвалось, как с ним бороться? Еще большим злом? Плодить новое до бесконечности? Раньше на пути производимого нами зла стояли десять Заповедей. Воспрещали его выпускать, берегли человека от самого себя. Но мы же умные… Божьих заповедей не осилили. Застыдились, обозвали их бледное подобие нравственностью, вроде как Бог здесь ни при чем, мол, это просвещенное человечество придумало. Но когда отсекли от себя Бога, смысл нравственности пропал, и зло хлынуло из нас потоком. Стало все можно, лишь бы мне на пользу… Я не лезу в дебри, Николай Иванович?