Чак Клостерман - Человек видимый

Но удара не последовало.

Он не напал на меня и больше не произнес ни единого слова.

Он выпустил молоток, и тот с глухим стуком упал на пол. Я слышала его неторопливые шаги по направлению к двери, видела, как задвижка сдвинулась в сторону. Дверь распахнулась и захлопнулась. У меня началась истерика. Я попыталась поднять Джона, но он не мог сдвинуться с места. Рыдая в голос, я кинулась на кухню принести ему воды. Когда я вернулась в гостиную, по ее окнам уже метались синие и красные огни полицейской машины. Я бросилась к дверям, распахнула их и первому же копу крикнула, захлебываясь слезами: «Быстрее… скорую!»

Потом вернулась в гостиную, прикрыла Джону живот полотенцем и опять опустилась на пол рядом, пытаясь сообразить, что я расскажу людям о своей жизни.

Было бы неверно назвать Джона парализованным. У него сохранилась чувствительность в ногах, а правая лодыжка даже может сгибаться. Если бы его парализовало, он не ощущал бы этой дикой боли в копчике, которая терзает его днем и ночью. Но он не может ни стоять, ни ходить, так что всю оставшуюся жизнь ему предстоит провести в инвалидном кресле. Это стало ясно вскоре после операции. К счастью, он может читать и писать и, если к следующей осени боли прекратятся, сможет возобновить преподавание. Он ждет этого с надеждой и радостью. Вообще Джон очень изменился, можно сказать, стал абсолютно другим человеком. Как ни странно, но у этой страшной истории оказалась и положительная сторона. Но сначала я расскажу, что было после столь эффектного финального выхода Игрека на сцену.

Попытайтесь представить себя в образе полицейского, который первым оказался на месте происшествия. Вас вызвали для расследования случая незаконного проникновения в дом, но вы застаете в доме только двух его законных хозяев. Один из них имеет серьезные повреждения в результате падения с высоты и ничего не может объяснить. Вторая встречает полицию топлес и находится в истерическом состоянии. Она заявляет вам, что в дом проник некий мужчина, что хозяева дома его знают и что всего несколько минут назад он ушел — пешком, не на машине. И тотчас добавляет, что искать этого человека в прилегающем к дому районе совершенно бесполезно. Вы спрашиваете: «В какую сторону он побежал?» Вам говорят: «Это не имеет значения». Вы начинаете размышлять, что же здесь происходит на самом деле: не является ли это обычной семейной ссорой? Не замешаны ли здесь наркотики? И приходите к мысли, что рыдающую женщину необходимо доставить в участок.

Итак, Джона срочно отвезли в больницу, а я провела шесть часов в городской тюрьме. Мне так и не предъявили никакого обвинения, скорее всего, просто не знали, в чем меня обвинить. По-моему, они не считали меня преступницей, но явно не знали, что делать. На следующее утро меня начал допрашивать детектив Пол Лабор. К чести Пола, он ни разу не усомнился в рассказанной мною истории (хотя и признался, что мало чем может помочь).

Понимая, что стоит на кону, я объяснила ситуацию следующим образом. Я сказала детективу Лабору, что вторгшийся в наш дом человек был моим пациентом. Это сразу устраняло все подозрения относительно моих мотивов. Я догадалась не использовать слово «невидимый» — до меня вдруг дошло, почему Игрек так настойчиво возражал против легкомысленного употребления этого слова. Стоило мне его произнести, как он отказывался продолжать разговор. Вместо этого я сказала, что этот пациент рассказывал мне о том, как он проникал в чужие жилища, и что он поразительно искусно маскируется, что позволяет ему быть незаметным в городской обстановке. Я упомянула об истории с «крутыми парнями» в Миннеаполисе, и власти сразу подтвердили, что этот случай действительно имел место. [74] К сожалению, суд Миннесоты не принял к сведению мои последующие показания об этом случае. Как следует из рукописи, обвиняемый все еще находится в тюрьме и ожидает срока подачи апелляции. Я описала события предыдущего вечера как можно более точно, опять же избегая слова «невидимый» (я говорила что-то вроде: «Мы не могли как следует его разглядеть»). Еще я предложила Полу расспросить Джона, как только тот придет в себя после срочной операции на позвоночнике, еще до того, как мы с ним увидимся. Мне было трудно на это решиться, поскольку Джон отчаянно нуждался в моей поддержке. Но моя мысль оказалась очень правильной — Полу понадобилось провести с Джоном всего пять минут, чтобы убедиться в совпадении наших показаний. [75] Интересно, что Джон уверяет, будто он называл Игрека невидимым на первой же встрече с полицией. К счастью, они никогда не задавали ему об этом вопросов — но во время разговора Джон находился под воздействием довольно сильных седативных средств. Возможно, они приняли его за накачавшегося наркотиками паникера. Но, скорее всего, они приняли его рассказ за правду, так как у него не было причин лгать им. Думаю, иначе они никогда бы нам не поверили. Полиция не обнаружила никаких улик, кроме сломанной щеколды на задней двери нашего дома. Снятые с молотка отпечатки пальцев тоже ничего не дали — в базе данных ФБР таких не значилось.