Чак Клостерман - Человек видимый

В 21:20 они включают телевизор, ставят запись популярного фильма о пассажирах самолета, которые неожиданно для себя становятся путешественниками во времени. Они часто ставят фильм на паузу и обсуждают последний эпизод: Валери сердится, потому что не понимает, что происходит. Джейн, наоборот, нравится, что она ничего не понимает.

— Почему они это делают? — говорит Валери. — И почему никто не спрашивает, зачем им это делать?

— Они делают это потому, что один парень сказал им, что это единственный способ.

— А разве это не тот парень, что хотел их убить?

— Нет, то был первый парень, который не может умереть.

— Зачем же они идут за другим парнем, за этим чернокожим?

— По-моему, они вовсе за ним не идут.

— В этом времени или во всех временах?

— Да.

И так очень долго. Фильм заканчивается, а они продолжают спорить о его содержании.

— Думаю, это уже произошло.

— Мы этого еще не знаем.

— Но она действительно его сводная сестра, верно?

— Нет, это была женщина из бара в аэропорту.

— Да его уже давно убили.

— Его нельзя убить.

Никогда не слышал, чтобы два человека настолько серьезно обсуждали какую-то фантастическую бредятину. Они приканчивают первую курицу и на десерт решают закусить ножками и крылышками второй курицы. Валери нажимает кнопку Play на плеере — звучит вчерашний альбом A Hard Day's Night. Джейн говорит:

— Ты когда-нибудь слышала песню про «Битлз»? Ее исполняют не «Битлз».

Валери пораженно смотрит на нее:

— Что?

— Подожди, я сейчас, — говорит Джейн и выбегает к своей машине. Вскоре возвращается с кассетой.

— Мне не на чем проигрывать кассеты, — говорит Валери. — У меня нет магнитофона. Я не ставлю кассеты.

— Значит, надо купить магнитофон, — говорит Джейн.

— Да у меня нет кассет, — говорит Валери.

— Но теперь у тебя есть эта кассета.

Их разговор представляет собой чередующиеся утверждения и отрицания, совершенно лишенные смысла.

Джейн собирается домой. Спрашивает, оставить ли Валери то, что осталось от курицы.

— Конечно, оставь, я съем остатки на завтрак, — лжет Валери.

Джейн уходит. Валери снова курит кальян и переходит на «беговую дорожку». Она пробегает три мили по счетчику, выпивает высокий стакан воды и принимается за курицу. Больше всего ей нравится кожица — она отрывает ее и макает в подливку. Каждый кусочек истекает жиром, и она с наслаждением его слизывает. Уничтожив курицу, она снова набрасывается на арахисовое масло, которого осталось совсем немного. Она засовывает руку в банку и дочиста облизывает каждый палец. Больше в доме никакой еды. Вся она исчезла в ее утробе. Убедившись в этом, она еще раз курит травку, делает сорок упражнений на скручивание торса, снова принимает душ и засыпает под Plastic Ono Band Джона Леннона.

Валери была самой спортивной, прожорливой и чистоплотной женщиной, какую я когда-либо встречал. (16.05.2008, 10:08–10:33)

2. А теперь, Вик-Вик, позвольте спросить, что самое интересное в личности Валери? На мой взгляд, это то, что она лгунья. Даже своим близким друзьям Валери не говорит о себе всю правду. Она скрывает от Джейн, что не в состоянии сохранить часть курицы до завтрашнего дня, что она съест ее тотчас после ухода подруги, что просто не сможет удержаться. Она боится располнеть, но вместо того чтобы меньше есть, изнуряет себя упражнениями, какие под силу, пожалуй, только тяжелоатлету. Это замкнутый круг. Стресс, вызванный собственной ложью, вызывает у нее желание уйти от реальности, что заставляет ее курить марихуану, что, в свою очередь, заставляет ее набрасываться на еду, что заставляет ее делать физические упражнения до изнеможения, не получая от этого удовольствия, отчего она еще больше сознает постыдность своей лжи. Но я — единственный, кому это известно. Одному мне открыты все ее тайны. И вот я думаю: неужели эта лживость — самая главная ее черта? Неужели в ней нет ничего, что существует вне этого порочного круга? Неужели только эти тайные страсти и определяют ее натуру?

Я размышлял об этом все время, пока она была на работе. (16.05.2008, 10:47–10:48)

3. На третий день моего наблюдения Валери вернулась с двумя пакетами булочек, двумя банками равиоли Chef Bouardee и связкой бананов. Я знал, что к полуночи все это будет уничтожено. Она вышла на вечернюю пробежку и потом десять раз проделала гимнастику «бурпи», не знаю, как она сейчас называется. Эта система упражнений разработана для заключенных, которые сидят в тесной камере. Затем она второй раз за день приняла душ и снова приступила к своему вечерне-ночному ритуалу: курение, обжорство и бесконечное слушание умерших уже хиппи, которые поют о Махариши… Боже, одно и то же каждый день, изо дня в день, никаких перемен, ни тени других интересов! Это сводит меня с ума. Неужели она не понимает, насколько ужасна ее жизнь. И, однако, она кажется довольной. Я не вижу никаких признаков депрессии. Как она не понимает, что так жить нельзя? Я хочу, чтобы у нее возникло какое-то недовольство своей жизнью, чтобы ей захотелось жить более интересно и содержательно. Но ей это и в голову не приходит.