Чак Клостерман - Человек видимый

— Подойдите сюда, Вики.

В жизни не забуду этой минуты!

Я судорожно рванулась вперед и назад, споткнулась, схватилась за стол, чтобы удержать равновесие, но ноги мои подогнулись, и я сползла на пол, увлекая за собой бумаги. Однако тут же вскочила и хотела закричать, но горло словно тисками сдавило, и я издала лишь глухой стон. Меня охватил непередаваемый ужас — однако я почему-то сразу поняла, что все это происходит на самом деле, что это не бред и не мистификация.

— Пожалуйста, не бейте меня, — взмолилась я. Понятия не имею, с чего я так решила.

— Не бойтесь, Вики, — сказал голос. — Успокойтесь и лучше сядьте. Я и не думаю причинить вам боль. — И повторил раздельно, как это делают гипнотизеры: — Я… и не думаю… причинить вам вред или боль. Не надо волноваться, успокойтесь.

Я продолжала стоять, обеими руками держась за стол, чтобы не упасть, пытаясь унять сотрясавшую меня дрожь и чувствуя подкатывающую к горлу тошноту. Вдруг Игрек снова заговорил, и по звучанию его голоса я поняла, что он подошел ближе. Он был совсем рядом, нас разделял только мой стол.

— Поэтому я и не хотел являться к вам… вот так, — объяснил он. — Я знал, что вы испугаетесь.

Я начала нести всякую чушь, просила прощения, что не верила ему, просила не пугать меня, спрашивала, зачем он пугает меня, — словом, сейчас уже не помню, что я там лепетала.

— Вспомните все, что я вам рассказал, — произнес Игрек, — и признайте, что я говорил правду. Это все, что мне нужно.

Не знаю, сколько времени я не могла вымолвить ни слова и только изо всех сил всматривалась в место, откуда шел его голос, который был слегка приглушенным и лишенным интонаций.

— Я дам вам время привыкнуть, — сказал Игрек. — Протяните руку. Ну же, не бойтесь, дайте мне руку.

Я подняла правую руку и протянула ее вперед вверх ладонью таким жестом, будто хотела снять яблоко с нижней ветки. Я чувствовала, как она дрожит, но была не в силах преодолеть эту дрожь. Вдруг я ощутила кончики пальцев чужой руки и рефлекторно отдернула руку, но затем снова протянула ее. Я начала успокаиваться, коснулась пальцев Игрека, затем его ладони в перчатках, но из такой тонкой ткани, что я чувствовала под ней текстуру кожи. Когда я отняла руку, на моих пальцах осталась серебристая пленка с зеленоватым оттенком, похожая на блестки, которыми дети украшают открытки на Валентинов день. Я потерла пальцы, и пленка вроде исчезла, оставив на коже какую-то шероховатость. Я рухнула на стул и машинально поднесла пальцы к лицу. От пальцев пахло каким-то лекарством, и я потерла их о брючину. Слова не шли у меня с языка, в голове царил полный сумбур.

— Вы этого хотели, и вот я пришел, — сказал Игрек. — Запомните этот момент. Вам нужно было, чтобы я предстал перед вами в таком виде. И я это сделал. Я, так сказать, уважил вашу просьбу. Вам необходимо было преодолеть свое личное недоверие и профессиональное. Сказано — благословенны не видевшие и уверовавшие, да только с ними обычно трудно разговаривать.

— Боже… Но почему вы просто не показали мне костюм? — спросила я. — Вы могли бы принести его сюда. Зачем вы явились ко мне в таком… если можно так выразиться, в таком виде? Вы же знали, как это на меня подействует!

— Если бы я принес сюда костюм на плечиках или в свертке, — сказал он, — разве этого было бы достаточно? Боюсь, мы до сих пор продолжали бы тот спор.

После долгого молчания я виновато произнесла:

— Простите за то, что я вам не верила.

Я ожидала чего-то вроде: «Я вас прощаю», но вместо этого услышала:

— А теперь я сижу.

Я посмотрела на черный стул. Затем — на белый. Казалось, голос Игрека доносится с белого стула, поэтому я подошла к черному стулу, ощупала его и только потом села. Я сидела и смотрела на пустой белый стул, стараясь удержаться в границах моих представлений о действительности.

— Не может быть! — сказала я. — Это невероятно! Невероятно.

— Вы меня видите? — спросил он.

— Нет! Не вижу! Не вижу!

— Пусть ваши глаза привыкнут, — сказал он. — Постарайтесь увидеть то, что есть, а не то, что вы ожидаете увидеть. Вы уверены, что не видите меня? Ну хотя бы немного?

Я не сразу поняла, чего он от меня ждет. Мне пришлось несколько минут пристально всматриваться в эту кажущуюся пустоту. Все было в точности так, как он описывал. Я различила смутный силуэт его фигуры (хотя сама никогда бы не догадалась, что я вижу). Она казалась древней фреской, едва угадывающейся под более поздними слоями краски — с размытыми и смещенными очертаниями. Как будто я смотрела на картину, изображающую мой кабинет, а сквозь нее слабо проступал его облик.