Ни один из них за все это время не произнес ни слова, кроме единственного монаха, с которым они столкнулись в святилище. Он оказался тибетцем среднего роста, с темными, подстриженными под машинку волосами. На нем была зеленая шелковая мантия с отороченными золотом рукавами и воротом. Если не считать единственного шрама на его правой щеке, кожа у него гладкая и чистая.
Он стоял у алтаря, соединив кончики пальцев в мирной молитве. Невыносимо долго смотрел на Веню. В воздухе повисло ожидание — и наконец монах заговорил. Излучая умиротворение, этот человек сказал:
— Ты совершаешь самую ужасную из всех ошибок.
Иблис выстрелил — пуля попала тибетцу в правый глаз, и часть его мозга растеклась по стене за возвышением.
КК замерла, видя такую жестокость, но то потрясение, что появилось на лице Синди, невозможно не заметить. Она никогда не была свидетелем бесчеловечности Иблиса. Если не считать ее похищения, то жила она как у Христа за пазухой — существовала в своем маленьком мирке, не зная о жестокости, которая может таиться в сердцах некоторых людей.
Хотя КК сдержалась и ничем не выдала своих эмоций при виде смерти монаха, ее разум все-таки прореагировал. Нет, не столько жестокое убийство или та бесстрастность, которую снова продемонстрировал Иблис. Потрясли ее слова монаха. Она поправилась: не то, что он сказал, а то, как он это сказал. Этот человек словно знал, зачем они пришли, даже не выслушав никаких требований от Веню или Иблиса, словно его известили об их приходе. Но больше всего КК потрясло то, что он обратился к ним на идеальном английском.
КК посмотрела через комнату на монахов, которые тихо сидели, исполненные спокойствия. Они молились, словно их и не взяли в заложники, словно и не видели направленные на них стволы.
В дверях появился Иблис. Его внезапный приход вывел КК из полузабытья. Он обменялся с Веню заговорщицким взглядом.
— Нашли, — сказал он.
— Идем, девочки, — сказал Филипп, не глядя в их сторону.
Все последовали из комнаты за Иблисом, двинувшись по длинному коридору, вырубленному в граните и освещаемому неровным пламенем факелов, которые напоминали, что они теперь находятся не в современном мире. Коридор изгибался и петлял, уходя все глубже в гору. Наконец они оказались в большом помещении, факелы здесь горели большие и яркие, рассеивая ползущие отовсюду тени. Круглое помещение со стенами из полированного камня имело площадь больше девяти сотен квадратных футов. На полу и потолке расположились замысловатые рисунки, каких КК в жизни не видела; инкрустированные золотом, они казались абстрактными, но имели какой-то глубинный, духовный, недоступный смысл. Во всех направлениях уходили семь коридоров, словно спицы колеса.
Иблис показал на один из коридоров, который вел к винтовой лестнице, нырявшей в темноту. Они все стали спускаться, погружаясь в непроницаемую темноту. Спуск занял не больше минуты, и им приходилось все время держаться руками за стену. Они оказались в небольшом помещении, где перед утопленной дверью стояли четыре человека Иблиса, держа наготове оружие. Увидев своего босса, они расступились перед большой плотной черной дверью.
Она была словно из ночного кошмара: сделана из черного дерева, на котором вырезаны изображения чудовищ, демонов и зверей с разверстыми в ярости и страхе пастями. По поверхности ползли десятки потерянных душ: женщин, мужчин и детей, молящих об искуплении, которого им не суждено получить. Синди отпрянула при виде этого, при виде глаз детей, наполненных недоуменным страхом. Она отступила, словно боясь, что дверь схватит ее и обречет на такую же судьбу.
КК, хотя и испытала потрясение, осталась на месте. Она уставила взгляд в середину двери на выдолбленный паз — длинный и узкий, пустота, требующая заполнения, словно кто-то умелой рукой выскреб и изъял сердце двери, — и наконец поняла назначение посоха; поняла, откуда он был взят, где его место.
Филипп Веню вышел вперед, все обступили его, а он протянул руку. Иблис передал ему кожаный чехол и, словно в почтительной церемонии, сделал несколько шагов назад. Босс снял крышку с металлического тубуса, засунул внутрь руку и извлек оттуда темный двухфутовый посох, драгоценные камни на древке и в змеиных глазах которого посверкивали в свете пламени.
Веню подошел к двери, держа этот артефакт, словно новорожденного ребенка. Без колебаний вставил посох в паз — тот подошел идеально. Защелкнулись два черных зажима, закрепляя его в пазу.
Читать дальше