Збигнев Ненацки - Великий лес (журнальный вариант)

Крестьянин тут же уехал, довольный, что ему удалось обстряпать выгодное дельце. Неделю назад он просил лесничего Кондрадта, чтобы тот застрелил пса, но тот был занят и дело затянулось. Теперь он получил за собаку деньги, и даже много.

– Я забыл спросить, как его зовут, – огорчился Хорст. – Ведь есть у него какое-то имя? Марын по-своему улыбнулся и заявил:

– Что за беда? Не имеет значения, как его когда-то звали, он наверняка не признал ни своего имени, ни своего владельца. Скажи, какое имя для него ты бы хотел.

– Не знаю. В самом деле не знаю, – задумался старик. – Во дворах и в лесничествах так много Рексов, Бурок, Брысей, Азоров. Я бы не хотел, чтобы так звали нашего пса. Может, ты, Юзва, что-нибудь придумаешь?

– Иво, – бросил Марын.

– Почему?

– У меня был друг, которого так звали.

– Он умер?

– Не знаю. Но думаю, что он бы не обиделся на меня.

– Это был плохой человек?

– Да. Если было нужно, он мог перегрызть любому горло.

– Пусть будет Иво, – согласился Собота. – Короткое имя. Хорошее для злого пса. Когда ты начнешь дрессировку?

– Я уже начал, – сказал Марын и уселся на лавке перед домом, напротив загона. – Через день, два, а может быть, через несколько мы дадим ему поесть.

– Понимаю, – покивал головой Хорст. – Я много раз был голодным. На войне. Странно, что ты знаешь о том, что такое голод, хотя ты молодой и не воевал.

На Соботу накатили какие-то неприятные воспоминания. Не сказав ни слова, он оставил Марына и пошел в сад по пологому берегу. Марын же замер на лавке и поглядывал на пса, который тоже смотрел на него. Как долго они присматривались друг к другу? Может, час или полтора. До самого обеда, когда в открытых дверях встала Вероника.

Она не сказала «день добрый», а Марын сделал вид, что не заметил ее. Он смотрел на собаку, а собака смотрела на него. Вероника тоже начала смотреть на пса, который, как и Марын, словно не замечал ее.

Стало жарко, и на лбу Марына появились капельки пота. Псу хотелось отдышаться, он раскрыл пасть с белыми зубами и высунул язык. Но как только он показывал язык, Марын делал вид, что хочет встать и подойти к сетке. Тогда пес прятал язык, закрывал пасть и начинал рычать, готовясь к прыжку.

– Я не позволю вам бить эту собаку, – вдруг проговорила Вероника. Марын пожал плечами.

– Почему вы думаете, что я буду его бить?

– Потому что вы похожи на такого, который любит бить. Людей, животных – все равно кого.

– Это моя собака, – ответил Марын, не поворачивая головы.

– Я не позволю его мучить, – немного резче сказала Вероника.

– А я и не говорил, что буду его мучить. Но битья, видимо, не избежать. Иначе он бросится на кого-нибудь и перегрызет ему горло. Если вам его жалко, пожалуйста, войдите в курятник. «Скорая помощь» добирается сюда за полчаса. Впрочем, все будет зависеть от того, искусает ли он вам только лицо или шею и руки тоже. Так или иначе, шрамы останутся на всю жизнь.

Она ничего не сказала. Ей казалось, что она понимает и разделяет ненависть, которая застыла в лохматой зверюге, лежащей на солнце. Она тоже ощущала в себе ненависть ко всем и ко всему, а в этот миг больше всего – к человеку который сидел на лавке.

– Я постараюсь бить его так, чтобы вы этого не видели, – заявил Марын. – Но сначала я голодом попробую научить его любви. Поэтому не бросайте ему украдкой никаких кусков. Это не усмирит в нем дикости и ненависти. Кусок он схватит и сожрет, а потом точно так же вцепится в горло. Никто не любит снисхождения. Нельзя добиться чьей-то любви, бросая кусок через сетку. К сожалению, когда-то нужно будет войти за эту сетку и подать ему миску. Но все в свое время. И с кнутом в руке. Не знаю, почему так происходит на свете, что голод и страх делают всех послушными. Однако не я создавал этот мир.

А так как она ничего не ответила, он добавил:

– Вы не любите меня, правда?

Она деланно рассмеялась.

– Вы мне совершенно безразличны. Я приготовила обед. Идите в дом.

Она ушла в сторону сада и озера, чтобы позвать обедать Хорста Соботу. Вероника была одета в блузку без рукавов, с большим вырезом спереди. Широкоплечая, с полными бедрами и длинными ногами, эта женщина казалась Марыну олицетворением женской силы. Она шла мелкими шажками, но ноги ставила уверенно и мощно. Попросту верить не хотелось, что на подворье Кулеши он не заметил этой силы.

Он подумал, что Вероника не могла ему нравиться, потому что он любил высоких худых блондинок. Это странно, что тогда, с проституткой, он, однако, возбудился не при мысли об Эрике, а думая именно об этой женщине. Его, конечно, поразила внезапная перемена в ней – у Кулеши запуганная, тихая и слабая, а тут – сильная, уверенная в себе, может, даже самоуверенная. А вдобавок – удивительно враждебная. Словно бы это Марын виноват в том, что ее силой взял ее собственный муж.