Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю

Рудик выжидательно посмотрел на Зотова.

— Если не трудно, — смущенно сказал Зотов. — Действительно… Завтра же суббота.

— Есть! — сказал Рудик. — Идите потихоньку, а я догоню.

Уже у дома Лимона Зотов вдруг стукнул себя ладонью по лбу:

— Слушай, Жорка, ведь с этим Рудиком мы сегодня виделись. Утром, на автостоянке. Важный такой, в «кадиллаке». И я этот «кадиллак» к боксу отгонял. Ну, дела…

— Кто был ничем, тот станет всем, — прокомментировал Лимон. — Правильно пели в вашем партийном гимне.

Тут и Рудик неслышно возник. И протянул пакет, в котором что-то тонко звякнуло.

— Одна звенеть не будет! — возликовал Лимон. — Айда ко мне, юный друг Рудик, — воздадим тебе хвалы и песнопения!

— Не могу, — сказал Рудик. — Я на службе…

Он вручил Зотову крохотную, с пятак, штучку:

— Если что, Константин Петрович, вот связь. Не потеряйте. Лучше вместе с ключами повесить. Понадоблюсь — просто сожмите посильней.

— Черт, неудобно, честное слово… — растерялся Зотов.

— Я тут буду выпивать и закусывать, а ты — под забором?

— Зачем же под забором — я в тачке, — бесхитростно сказал Рудик. — У нас там все удобства, не сомневайтесь.

— И сортир? — удивился Лимон.

— Нет, — с сожалением вздохнул Рудик. — Чего нет, того нет.

Войдя в квартиру Лимона, друзья первым делом распотрошили пакет и обнаружили две квадратные бутылки старого виски. Добрый кус вареного мяса, закатанный в фольгу, был еще теплым. В задумчивости уселись они за стол, заваленный остатками обеденной трапезы. Пустая бутылка из-под рисовой водки рядом с солидными иностранными емкостями выглядела нищенкой на паперти. От неожиданно свалившегося великолепия, от крохотной рации, которая валялась между объедками и в любой момент могла вызвать доброго джинна по имени Рудик, от сознания того, что где-то неподалеку стоит тачка, полная чудес, напала на Зотова непонятная тоска. И Лимон тоже присмирел. И они почти в молчании выдули целую бутылку желтого резкого пойла, с каждой дозой все больше трезвея.

— Не берет ни хрена! — подосадовал Лимон. — Слишком много всего навалилось. Расшатался, брат, психодинамический стереотип. Пошли спать. Жаль, бабцов прогнали…

Зотова он забросил на раскладушку, подвешенную от крыс к потолку, а сам расположился на тахте, которую называл ипподромом по одному ему известной причине. Зотов скрючился на раскладушке и мгновенно уснул. И впервые за последнее время ему ничего не снилось.

Спал Зотов, спал, скрючившись, поджав к подбородку коленки. Покойно спал, без сновидений, разгладив лицо. И палка его боевая спала на кухне под табуреткой, и волшебный пояс, свернувшись змейкой, спал на полу. Тихо дышал Зотов, неслышно. Потому что на боку спал.

А Лимон спал на спине, разметав по тахте костистые длинные конечности, голый спал, потому что ему было жарко. А потому что спал на спине, видел Лимон во сне разную чертовщину, покрикивал и ругался невнятно. Еще он храпел, словно локомотив на подъеме, завывая и трубя. И неробкие крысы, которые наведывались к Лимону подобрать объедки, этой ночью не решались выбраться из своих нор под полом, ибо страшный рокот, от которого вибрировали перекрытия, пугал серых тварей.

Спал Рудик в тачке, удобно раскинув сиденья и включив кондиционер. Под щекой у Рудика мирно спал грозный «магнум», плевок которого прожигает дырки в кулак величиной. Вполглаза спал Рудик, готовый по тревоге мгновенно вскочить и помчаться, вдавливая в пол педаль и паля из «магнума» во все стороны. В легком сне видел Рудик нового шефа, Зотова. В смокинге, туго накрахмаленной рубашке, при бабочке, но без штанов. Рудику было смешно, однако и во сне он сурово сводил брови и делал вид, будто не замечает небрежности в одежде Зотова. На то он и шеф, существо высшей породы, чтобы поступать, как ему богоугодно.

Спал пока еще главный редактор «Вестника» Виталий Витальевич, чутко спал, по-стариковски, подложив под щеку ладошку. Тихий ветерок с озера колыхал занавеску и легко касался влажного лба редактора. И ему чудилось, что это ветер врывается в кабину машины. Персональный «кадиллак», чтоб его ржа съела, мчал Виталия Витальевича в плотном потоке машин на восток. Дороги были забиты. Горькая складка залегла на лбу главного редактора, и во сне чувствовал он безмерную тоску — это ведь из Москвы начался исход, из Москвы, засеянной наслышным пеплом цезия и стронция после взрыва реактора на Тверской станции…