Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю

— Веселись пока… — пробормотал Кухарчук, бросая трубку.

Лимон отсоединил от телефонной мембраны крохотный японский магнитофончик — чуть больше наперстка. В комиссионку на днях зашел, а там — такая прелесть. Двадцать зеленых — какие проблемы! Едва увидел магнитофончик, сразу о Кухарчуке вспомнил. На такую миниатюрную штучку хорошо записывать разговор даже из автомата, на виду у целой толпы. Зажал в кулаке вместе с трубкой — и все дела. Дома он прослушал разговор через наушник-горошину и остался весьма доволен качеством записи. Умеют же работать на Японских островах! Как раньше умели, так и не разучились.

— Ничего, — пробормотал Лимон. — Я еще разговорю тебя, господин начальник… Не быть тебе капитаном, не быть… И денежек моих не видать. Если сумеешь хотя бы облизаться, и то будешь ба-альшой молодец!

Вскоре он очутился в дикой заснеженной глуши, где и днем звенела тишина, если на полигоне не испытывали очередную партию игрушек. Скучновато показалось тут Лимону среди не очень разговорчивых крепких парней, которые оживлялись немного за выпивкой да на стрельбище. К тому же, пусть и не очень строгий, но порядок в службе соблюдался. Дежурный наряд регулярно объезжал свою территорию на пневмоходах, отсиживаясь во время короткого отдыха на пикетах, в металлических домиках-балках. Через сутки дежурили. Задача была одна — отлавливать посторонних. Зимой, правда, они на полигон редко забредали. Как-то задержали самоуверенного городского охотника, заблудившегося в трех соснах и потерявшего голос от крика. Летом, рассказывали ветераны, на болотах иногда попадались любители клюквы из окрестных деревень.

А во время испытаний охрана полигона рассредоточивалась цепью по периметру территории, хоронясь в крохотных бункерах-секретках от осколков.

После налета на полигон в балки завезли новое автоматическое оружие, в том числе и шкодовские пулеметы, очередями которых можно было резать железо.

Лимон быстро втянулся в когда-то привычную казарменную жизнь. Правда, был он в смене самым старшим, и накачанные мальчики с детской слепой жестокостью, даже не подозревая о том, изматывали Лимона в обходах. Пыхтел, обливаясь потом, но пощады не просил. И курить стал меньше. За две недели он нагулял кирпичный румянец во всю морду и зверский аппетит.

— Ой, мамочка… Жеребец какой-то! — стонала потом Зинаида.

Чертков между тем раскопал в кадрах, что у Лимона унтер-офицерское прошлое и солидный боевой опыт, а потому ходатайствовал о назначении его командиром отделения. Так что в следующую смену Лимон приехал на полигон с двумя ромбовидными звездочками в зеленых петлицах комбинезона. Это стремительное возвышение торжественно отметили самогоном на втором, отдаленном пикете, куда Чертков сроду не добредал.

— Можно и тут жить, — одобрительно сказал Лимон, вытирая рот после первой кружки.

— Можно, — поддержали сослуживцы. — Если ты, господин унтер, еще и заедаться не будешь.

— Не буду, — пообещал Лимон. — Что я, совсем плохой? У меня, ребята, один педагогический прием — дам по рогам, и не отсвечивай. Переморщился — зато никто об этом не узнает.

Такое признание встречено было с пониманием и уважением. Пили, закусывали, трепались. А после одного крутого анекдота, под общий хохот, кто-то спросил у свежеиспеченного унтера:

— А у тебя-то какое хобби, Георгий Федорович? Колись!

— Стучу, — ответил без улыбки Лимон. — Стукач я…

Все так и скисли от смеха.

Вышел ночью по нужде, посмотрел на скупые звезды и сказал со вздохом:

— Давно бы надо к такой службе прибиваться. И на людях, и никто не мешает.

Однажды Лимон заявился на смену с рюкзаком — как многие. Только у прочих в вещмешках были домашние разносолы да смена белья, а у Лимона под связкой носков и новыми шерстяными кальсонами денежки лежали. В ту же ночь закопал он их в герметическом оцинкованном ящике от игрушечных ракет в полотно брошенной узкоколейки. В заметном месте закопал, присмотренном — в створе тарелки связи и одинокой кривой березы. Часа два долбил слежавшийся, промерзший грунт, перемешанный со щебнем. Вернулся в вагончик, еле ноги волок.

— В Заовражье, что ли, бегал, Георгий Федорович? — зевая, спросил дневальный Дынкин, разглядывая грязные сапоги унтера.

— Туда, — пробормотал Лимон. — А как догадался?

— Больше некуда! — прыснул Дынкин. — Туда все бегают, к толстой Клавке.

Видать, он шепнул о ночной отлучке Лимона ребятам, и за новым унтером окончательно закрепилась репутация нормального, своего в доску мужика.