Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю

Голос ее дрогнул, и Зотов поспешил сказать:

— Будем надеяться — объявится. Тогда привет от меня! А если не хотите в Красноярск… Давайте я провентилирую вопросик? Не последний человек, между нами говоря. Думаю, в нашей фирме найдем место. И с контрактом уладим.

— Нет, — сказала Мария, стягивая на горле ворот свитера. — Не хочу я больше… тут. Не могу.

На улице Лимон толкнул в бок примолкшего Зотова:

— Хороша Маша, да не наша! Сдается, брат, на тебя она ноль внимания. Ну и не страдай!

— А я и не страдаю! — вздохнул Зотов. — Мало их, что ли, девушек…

— Таких мало, — не сразу буркнул Лимон. — Уж поверь мне, старичок.

Они молча добрались до центра. У «Кис-киса» Лимон попросил высадить его.

— На свадьбу-то приходи! — сказал он невесело. — Посмотришь, как на лучших людей России удавку накидывают.

Свадьбу играли широко и круто. Мальчик с девочкой носили по церкви за Зинаидой шлейф белого воздушного платья, похожего на взбитые сливки. Батюшка, отец Вениамин, венчание вел неспешно, возглашал умилительно. Потом по Садовому кольцу носились, ревя клаксонами наемных «кадиллаков» с золотыми сплетенными кольцами на дверцах. Банкетный зал в «Кис-кисе» сняли, и полста гостей обслуживала бригада официантов в смокингах и белых перчатках. Все как у порядочных людей. Гостями со стороны жениха выступали Зотов с Рудиком, Жердецов и меняла Стасик. А старый напарник по крысиной охоте Иван Антонович прийти не смог — заболел.

Новые родичи, тетки и дядья Зинаиды, в основном мелочные торговцы и кустари, скинулись и презентовали дорогому зятю золотой портсигар с кнопкой из акульего зуба. Нажмешь — раздается музыкальный звук и выскакивает торчмя сигаретка. А кончился запас курева — выскакивает кукиш на пружинке. Из латекса кукиш, совсем как настоящий, с ноготком. Только что крохотный. Очень веселый подарок.

Сразу после свадьбы Лимон вышел на новую работу. Определили его, учитывая разносторонние таланты, дежурным слесарем в автопарк опытного завода фирмы «Электронная игрушка». Ездить надо было аж в Подлипки, но дорога не очень тяготила — ведь дежурить приходилось через двое суток на третьи. Наставляя Лимона, Кухарчук особо подчеркивал важность вхождения в атмосферу завода. Расследование налета на полигон шло по нескольким линиям сразу, в том числе и по линии ведомства, которое представлял Кухарчук. Он полагал, что налет — акция политического характера, с далеко идущими последствиями. Лимон в числе прочих агентов, шарившихся на заводе, должен был подобраться к людям, прямо или косвенно причастным к утечке информации об испытаниях «черепашек».

Подобраться, подумал Лимон, связать, упаковать и отправить Кухарчуку заказной бандеролью. Идиот! Выйдя на новую работу, он не стал следовать инструкциям. Никаких приятельских отношений ни с кем не заводил, хоть ему было трудно играть роль мрачного и нелюдимого жлоба. Общую неприязнь к себе он усугублял тем, что все делал из рук вон плохо. У него вечно срывалась резьба, ломались тяги, перегорали реле. Через неделю к Лимону прилипло замечательное прозвище — Наше Горе. А сменный механик уже всерьез подумывал: не выгнать ли нового слесаря к чертовой матери…

Первое донесение Лимона, отпечатанное (!) на допотопной машинке (!) в трех экземплярах (!!!), Кухарчук читал, стирая от скрипа зубы. Лимон, судя по всему, составил список работников парка и сопроводил каждую фамилию кретинскими комментариями. Невысокого, мол, роста, заикается, брюнет, любит сыр, болеет за «Динамо». Или: высокого роста, фикса из рыжего металла на правом верхнем клыке, голосует за кадетов, футболом не интересуется, но о бабах говорит охотно.

Уже во вторую смену Лимона заставили кого-то подменять, и трубил он в результате двое суток подряд, отсыпаясь, если выпадало несколько ночных часов, в салонах испытательских пульманов. После такой работы он блаженствовал дома, на Малой Дмитровке, отпаривая в ванной въевшееся машинное масло. А тут приказ Кухарчука, скороговоркой брошенный в телефон: немедленно, ноги в руки, явиться на старую квартиру для контакта. Что ты будешь делать… Вытерся наскоро, сочинил на ходу бутерброд с семужкой, рюкзак прихватил и двинул.

Едва открыл квартиру, предварительно поозиравшись, едва напился прямо из-под крана после семужки, как закрякала лестница, хлобыстнула дверь, и Кухарчук от порога сказал со сдержанной яростью:

— Ты зачем самовольничаешь, Георгий Федорович?

— Не понял, — сказал Лимон, пристраиваясь на табуретке. — Слово держу, работаю. Как мое донесение, между прочим, Евгений Александрович? Не уверен, что стилистически там все в порядке… Что дальше делать? Ребята какие-то туповатые. О политике ни слова. На уме — футбол и бабы. Я отразил…