Сергей Цикавый - Замена

– Вы с Анатолем все равно бы всех убили, – сказала она.

– Что?

Малкольм усмехнулась и пересела ближе.

– Что, снова не все так просто? Стены в ванной Анатоля оказались обожжены, а камера отключилась после первых восемнадцати кадров вашего, м-м, исхода. Я на глаз прикинула энергию и решила, что хочу жить.

– За счет…

– Нет.

«Нет» . Я чувствовала усталость. Я хотела увидеть Анатоля, хотела поговорить с ним – всего лишь. Я устала от этики.

– Два класса – гарантия вашей с Анатолем неподвижности, пока совет решает вашу судьбу, – скрипуче сказала Малкольм. – Это как минимум тридцать детей. Остальные могли выжить с семидесятипроцентной вероятностью. Взрослые… С ними хуже.

– Я помню. План ликвидации лицея твой?

– Да. Как и последующая информационная кампания. Видишь, я не лгу.

– Вижу.

– Ты видишь, но не все, – огрызнулась она. – Позволь я вам с Анатолем уйти, и здесь осталась бы оплавленная воронка километров так под сорок радиусом. У нас не получилось бы поговорить иначе. А так вы можете попытаться забрать с собой хотя бы кого-то.

– Тебя, например?

– И меня в том числе.

– Ты могла рассказать об этом раньше. Не ждать до последнего.

– О, да, могла.

Ее смех был скрипучим – и тоже усталым. Она смеялась так долго, что я успела понять все, успела еще раз взглянуть на небо, успела даже счесть ее безумной.

– Забирай учеников, Витглиц. Создайте там свет и тень и позвольте мне ошиваться рядом.

Я кивнула, и берег исчез.

Свет сеялся, шипел, и бетонный потолок обрушился на меня – тяжелее застывшего перекрашенного свинца.

– У меня остался один вопрос. Как мы можем… измениться, если оба больны ELA?

Джоан зажмурилась и приложила к щекам кончики пальцев:

– «Признаюсь я, что двое мы с тобой, хотя в любви – единый целый мир».

– «…хотя в любви мы существо одно».

– Да? Ну, смысл ты уяснила.

– Да.

«Анатоль, ты слышал?»

«Да».

«Все?»

«Да».

Он устал. Он тоже очень устал. Мой… Бедный.

– Беги, – сказала я Джоан.

– Что?

– Мы заберем тебя, но не сейчас.

Она выдохнула:

– Но… Почему?

– Ты все поняла.

– Нет! Почему?!

– До встречи. И спасибо.

Я видела ее все хуже: все заслонял свет. Ее лицо белело поверх огромного трясущегося ствола, который почти упирался мне в лоб. У нее очень мало времени, но она успеет – я знаю. Джоан Малкольм отключит детонаторы и уедет, улетит, умчится, потому что иначе никогда не поймет, не получит ответов.

Мой собственный ответ лежал не здесь. Я не боялась потерять свое «я», не боялась сделать что-то не так, мне нравилось, как звучит свет и как сияет звук. Наверное, я закончила почти все здесь.

– Пойдем? – спросил Анатоль.

– Да.

– Тебя тоже переодели.

– Да. Ты боишься?

Он повел плечами:

– Хуже, чем первый урок. А ты?

– Нет. Да. Но я пытаюсь помнить главное.

– Главное? А, «я – это я»?

– Нет. Теперь я – это еще и ты.

Серый человек остановился на заправке и вышел из машины. Хотел закурить, но хозяин так на него посмотрел, что он улыбнулся и отошел в сторонку – к запыленным торговым автоматам. Поднимался ветер, и пыль тонкими струйками сдувало, казалось, со всего: с газозаправочной колонки, с тумбы громоотвода и с капота припаркованной за зданием машины.

Машины, которой не должно было быть здесь.

– По кофейку, мистер Старк?

– Не откажусь. Я могу повернуться?

– Да ради Ангела, мистер Старк. Не будем пугать старика.

«Она не изменилась с нашей последний встречи в Эй-Си», – подумал он. Малкольм уже с месяц носила мышиного цвета каре и зеленые глаза – прозрачные, выгоревшие, – мешковатую куртку и штаны с ремешками и молниями. «Скам-штаны», – вспомнил он. – Где я подхватил это словечко? Уже на континенте или еще в Европе?» Старк не чувствовал отчаяния, не искал вариантов. Он просто ждал – как, наверное, все трое агентов до него.

«Или нет: чего-то ждали от нее только первый и третий. Второго она убила с балкона здания напротив».

– После вас, – улыбнулся он, когда Джоан указала ему на двери кафе.

– Вы слишком добры.

Руку из большого кармана на животе Малкольм так и не вынула.

«Она не мигает», – вдруг понял Старк и стало отчего-то совсем тоскливо.

Внутри пахло кофе, и сиденья скрипели пересохшим кожзаменителем, а в столешницу въелись три круга от чашек и один странный полукруг. «От полу-чашки» , – тотчас же подумал Старк.