Харлан Кобен - Ловушка

— Эстер, я не знаю, как быть.

— Зато я знаю.

— И как же?

— Послушайте моего профессионального совета: не делайте ничего.

Не отводя глаз от окна, Эд улыбнулся:

— Понятно, почему вам столько платят.

Эстер только развела руками.

— Что же, вот так просто?

— В данном случае — да.

— А от меня жена ушла. Хочет уехать вместе с Э-Джеем обратно в Квебек.

— Очень жаль.

— Сам виноват, наворотил дел.

— Дэн, поймите меня правильно, но вы ведь знаете: сочувственно вздыхать и успокаивать всякими банальностями я не умею.

— Да уж, знаю.

— Поэтому поясню: наворотили вы по-крупному.

— Я никогда никого не бил.

— А теперь избили.

— И не стрелял ни в кого.

— А теперь выстрелили. И что?

Настала пауза. Эду Грейсону молчать было удобно, а Эстер Кримстайн — нет. Она стала покачиваться на стуле, поигрывать ручкой, потом театрально вздохнула, наконец встала и пересекла кабинет.

— Видите?

Грейсон повернул голову и взглянул на статую правосудия.

— Да.

— Знаете, кто это?

— Конечно.

— И кто же?

— Шутите?

— Так кто это?

— Богиня правосудия.

— И да и нет. Богиня правосудия, слепое правосудие, греческая Фемида, римская Юстиция, египетская Маат. Или даже Дике и Астрея, дочери Фемиды.

— Это вы к чему?

— Когда-нибудь рассматривали статую внимательно? Большинство в первую очередь замечают повязку на глазах — это очевидный символ беспристрастности. А еще это абсурд, потому что пристрастны все, тут ничего не поделаешь. В правой руке — меч. Таким даст — мало не покажется. Он означает скорое, часто жестокое наказание — вплоть до смертной казни. Но видите ли, только она, система, имеет такое право. Какой бы в ней ни царил бардак — только она. А не вы, друг мой.

— Хотите сказать, я не должен был брать правосудие в свои руки? — Грейсон удивленно поднял бровь. — Ух ты, я потрясен.

— Посмотрите на весы, тупой вы человек. В левой руке. Кто-то считает, что ими обозначены две стороны суда — обвинение и защита, кто-то — что справедливость и беспристрастность. Но задумайтесь. Весы — это равновесие, согласны? Я адвокат, репутацию профессии знаю хорошо. Люди думают, что я извращаю закон, ищу лазейки, угрожаю, злоупотребляю. Так и есть. Однако я всегда остаюсь в рамках системы.

— И поэтому все в порядке?

— Да. Поскольку создается равновесие.

— А я, если говорить вашим языком, его нарушил.

— Именно. Вот в чем красота нашей системы: ее можно подстраивать под себя, гнуть (видит Бог, я так постоянно делаю), но пока остаешься в рамках — прав ты или нет, — она работает. Выходишь за пределы даже с самыми лучшими намерениями — теряешь равновесие, а в итоге хаос и катастрофа.

— Похоже на грандиозное самооправдание, — кивнув, сказал Эд Грейсон.

На это замечание Эстер ответила улыбкой.

— Не исключено. Тем не менее я уверена в своей правоте. Вы хотели восстановить справедливость, но только нарушили равновесие.

— Может, мне надо сделать что-то еще и все исправить.

— Так не бывает, сами теперь понимаете. Баланс, вероятно, наладится, если его не трогать.

— Даже если злодею сойдет с рук?

Эстер развела руками.

— Вот только кто теперь злодей, Эд?

Молчание.

Он не знал, как лучше сказать, поэтому начал прямо в лоб:

— Полиция даже не догадывается насчет Хейли Макуэйд.

— Как знать, — ответила Эстер, поразмыслив. — Вдруг именно мы ни о чем не догадываемся.

Вышедший в отставку следователь округа Эссекс Фрэнк Тремонт жил в доме колониального стиля с двумя спальнями, небольшой, но безупречно подстриженной лужайкой и флагом футбольного клуба «Нью-Йорк джайнтс» справа от входной двери. Пионы в цветочных ящиках имели такой насыщенный оттенок, что Уэнди подумала, не искусственные ли они.

Свернув с тротуара и сделав десяток шагов, она постучала. Дрогнула занавеска в эркере, через несколько секунд открыли дверь. Похороны уже несколько часов как закончились, но Фрэнк до сих пор не снял черный костюм, хотя ослабил галстук и расстегнул две верхние пуговицы сорочки. На шее виднелись невыбритые места. Уэнди обратила внимание на его хмельные глаза и почуяла спиртной душок.

Тремонт молча, с тяжелым вздохом отошел в сторону и кивком пригласил гостью внутрь. Та проскользнула в проем. Темную комнату освещала единственная лампа. На старом кофейном столике ждала полупустая бутылка «Капитана Моргана». Ром. Фу. На диване валялись разобранные газеты, на полу стояла картонная коробка — по-видимому, личные вещи с работы. По телевизору брызжущий бодростью атлетичный тренер рекламировал спортинвентарь. Уэнди посмотрела на бывшего следователя — тот пожал плечами: