Ирвин Шоу - Ночной портье

– А почему не актуально?

– Потому что я изменилась. Ты был для меня чужим, просто нужным для замужества человеком. А теперь ты больше не чужой.

– А кто же?

– Скажу в другой раз, – улыбнулась она. Потом встала, потянулась и сказала: – Пойдем выпьем. Нам обоим не помешает.

– Ты помнишь, что рассказывал мне в первый вечер в Вашингтоне? – спросила Эвелин.

Мы шли по виа Кондотти, праздно поглядывая по сторонам. Со времени нашего последнего объяснения мы больше не упоминали о женитьбе, словно и речи об этом не было. Или, вернее, как если бы между нами ничто не изменилось. Мы стали более ласковы, даже нежны друг с другом, но в нашей близости проскальзывала грусть.

– Так о чем я говорил тогда? – переспросил я.

– О том, что ты простой провинциальный парень из очень богатой семьи.

– И ты поверила?

– Нет.

– Что ж, возможно, ты была права.

– Не забывай, – улыбнулась она, – что я вышколенный юрист. Кстати, чем же ты все-таки занимаешься? Как твоей будущей жене мне положено знать об этом, не правда ли?

– Не волнуйся, сейчас у меня достаточно средств, чтобы содержать тебя. – Продолжая изображать из себя этакого богача, я понимал, что это глупо и неубедительно, но ничего иного пока придумать не мог.

– Я не забочусь о том, чтобы кто-нибудь кормил меня. У меня есть и свои деньги, и я всегда заработаю себе на жизнь. Адвокаты в Америке не голодают.

– Почему в Америке? Чем плохо жить в Европе? Эвелин отрицательно покачала головой.

– Европа не для меня. Люблю приехать сюда на отдых, но жить постоянно – нет уж, уволь. – Она зорко взглянула на меня. – Есть причины, по которым не можешь вернуться обратно?

– Вовсе нет.

Она замедлила шаг и остановилась.

– Ты лжешь, – отрубила она.

– Быть может, – пожал я плечами. Человек, вышедший из магазина кожгалантереи, задел меня и пробормотал: «Scusi» 21 21 извините (итал.) .

– Это надо считать хорошим началом семейной жизни?

– Я не задаю тебе никаких вопросов.

– Можешь спрашивать.

– Нет особой охоты.

– У меня прекрасный домик у залива в Сэг-Харборе, – сказала она. – Родители оставили мне его. И я люблю там жить. Будет там и адвокатская практика, и приличный заработок. А разве твои дела вынуждают тебя жить здесь?

– Возможно.

– Если бы я заявила, что после свадьбы мы будем жить только у меня, ты бы согласился?

– Ты этого требуешь?

– Да, – сказала она тем безапелляционным тоном, которым обычно разговаривала в Вашингтоне. Очевидно, она не собиралась быть послушной женой.

Я промолчал, и мы пошли дальше.

– Ты ничего не ответишь мне? – спросила она, когда мы прошли несколько шагов.

– Не сейчас.

– А когда же?

– Может, сегодня вечером. А может, через неделю, через месяц…

Она принуждала меня к возвращению в Америку, и потому я обозлился на нее. Картины Анжело Квина растравили мне сердце. С того дня, как я впервые увидел на его полотнах суровые и меланхоличные уголки моей страны, я понял, что уже и прежде подсознательно боролся с той мыслью, что в какой-то день вернусь обратно на родину. Некоторые люди, как я обнаружил, становились отщепенцами, находя в этом удовлетворение. Но я не принадлежал к их числу. Черт побери, подумал я, ведь я же никогда не усвою другого языка, никогда не буду думать на нем. Нет для меня другого языка, кроме родного.

Возможно, то была случайность, что я попал на выставку картин, которые произвели на меня такое сильное впечатление, но и без этого, а также независимо от желания Эвелин я теперь окончательно осознал, что должен в конце концов вернуться на родину. Фабиан, конечно, не одобрит меня. Я заранее представлял себе его возражения: «Боже мой, да вы же быстро получите пулю в лоб!» Однако я не собирался жить по указке Фабиана.

– Я вовсе не отказываюсь вернуться в Америку, – после долгой паузы сказал я. – И даже поселиться в твоем доме в Сэг-Харборе, если тебе так хочется. Но условия должны быть равными. Если по некоторым причинам я не хочу объяснить, почему пока предпочитаю находиться за границей, и никогда, может, этого не объясню, согласишься ты выйти за меня замуж?

– Не люблю на веру принимать людей, – ответила она. – Даже и тебя. И вообще не отличаюсь большой доверчивостью.

– Повторяю свой вопрос.

– Сейчас на него не отвечу, – вызывающе рассмеялась она.

– А когда?

– Может, сегодня вечером. А может, через неделю, через месяц…

Дальше мы шли молча. При переходе улицы нас едва не задавил «мерседес», который пытался проскочить на красный свет. И вдруг я почувствовал, что сыт Римом по горло.