Т. Паркер - Лето страха

— Я попробую.

— И учти, на фоне этой книги всякие там «Врассыпную» и «фатальное видение» [6] покажутся вам детским лепетом.

Она помолчала. Глубоко вздохнула.

— Похоже, в Калифорнии каждый или пишет романы об убийцах, или собирается поразвлечься убийством.

— У каждого свой собственный особый дар, — заметил я.

— Я попробую, Расс. Это все, что могу обещать.

После такого воодушевляющего разговора я набрался смелости и позвонил в свой банк, чтобы проверить три моих счета, — за последние полгода я был не в состоянии сделать это. Сумма, остающаяся на них, сократилась до восьми тысяч долларов — примерно нашего двухмесячного прожиточного минимума. Мысленно я уже готовился продать машину Иззи, мой грузовичок (почти не использующийся), а также ликвидировать наши пенсионные вклады. Все это — после уплаты налогов и с учетом прочих вычетов — позволило бы нам продержаться еще год. В более отдаленной перспективе маячила идея продать наш дом, хотя сейчас неподходящее время для продажи недвижимости. Про те восемьдесят тысяч, которые я задолжал медицинскому центру, мне даже вспоминать не хотелось.

Я начал подумывать о том, смогу ли вообще написать что-то близкое к реальности в условиях существования видеозаписи Мартина, когда на расстоянии броска от моей пишущей машинки в земле покоится тело Элис Фульц, а сам я фатально зациклился на Эмбер Мэй, которой суждено стать ключевой фигурой нового романа.

«Нет, — сказал я себе, — не сможешь. В таком случае ты напишешь роман о Полуночном Глазе. Остальное так и останется похороненным в темных анналах твоей тайной жизни. Может быть, когда-нибудь потом ты сделаешь из этого целый роман».

Я предложил Грейс поехать со мной навестить Иззи, но она отказалась.

— Мне вовсе не страшно оставаться здесь одной, — сказала она. — Не думаю, что эти типы догадаются, куда я исчезла. Более того, если разобраться, это вообще единственное место, где я даже в одиночестве чувствую себя в полной безопасности.

— Понимаю, — сказал я.

Кроме того, есть кое-что в моей машине, в чем я должен бы разобраться, и это не то, что мне хотелось бы, чтобы услышал хоть кто-нибудь, даже моя дочь.

По пути к дому Джо и Коррин я прослушал пленку еще раз. Все так же невнятно гудел голос Глаза, а я не смог извлечь из этой пленки ничего. Тогда я начал размышлять над тем, как вообще появилась на свет эта пленка и как она попала в магнитофон Эмбер. А не подделка ли это? Записанная с оригиналов, которые Пэриш не внес в список «вещественных доказательств» по делу Полуночного Глаза?

В конце концов я выключил невнятную белиберду, перемотал пленку на начало и сунул кассету в карман.

«Несомненно, — подумал я, — для хранения таких вещей нужно найти местечко понадежнее, чем машина».

Изабелла сидела в постели, опершись на подложенные под спину подушки, а на коленях у нее лежали портативный магнитофон и коробка с кассетами. Из-под бейсбольной кепки виднелись наушники — маленькие черные подушечки на каждом ухе. Она услышала, как я вхожу, открыла глаза и одарила меня улыбкой такой теплоты и счастья, что мне тут же захотелось лечь рядом с ней, заключить ее в свои объятия и рассказать ей, как сильно я ее люблю. Так я и поступил. Она тоже, как могла, — сидя — обняла меня. Сняла наушники. Снова надела свою кепку.

— Ты очень плохо выглядишь, — сказала она без малейшей запинки. Должно быть, я довольно странно посмотрел на нее, потому что она тут же выдала: — Я хочу сказать, ты... выглядишь... хорошо. В эти дни у меня все п-п-получается как-то не т-т-так. И все же, Рассел, ты очень плохо выглядишь. Хотя и н-н-надел мою любимую красную веревку.

Она указала пальцем на мою красную ветровку и снова улыбнулась.

— Хорошо провел без меня время?

— Хорошо... — сказал я, не зная, как закончить фразу. Я почувствовал, внутри меня разверзается пропасть, темная зияющая бездна, в которую летят две маленькие куклы, похожие на Изабеллу и Расса Монро, — руки и ноги раскинуты в стороны, а сами они медленно крутятся, низвергаясь в картонную преисподнюю.

— О, маленький, только не надо на м-м-меня так смотреть, — сказала она. — Я знаю, что говорю с-п-п-плошную чушь.

— Ничего подобного, — возразил я. — И я польщен тем, что тебе понравилась моя красная веревка.

Она снова улыбнулась.

В этом мире нет ничего лучше улыбки Изабеллы.

— Т-ты... ты просто п-п-подсмеиваешься надо мной.

— Я знаю.

— Но к-к-когда-нибудь я тоже до тебя доберусь.