Т. Паркер - Лето страха

Эмбер, в голубом шелковом халате, лежала на полу рядом с кроватью. Лицом вверх. Руки и ноги вывернуты. Ее волосы — густые темно-каштановые волосы — рассыпались по ковру. В них — вязкие клочья белого и розового, вырванные, как я понял, из того, что некогда было ее головой. А лицо!.. Милое, нестареющее, очаровательное лицо Эмбер — сейчас запрокинуто, расплющено, скособочено на одну сторону, вывернуто наверх, словно специально для того, чтобы предоставить ей возможность созерцать собственные, плавающие в луже крови волосы.

За десять лет работы в полиции я еще никогда не...

За десять лет писательской деятельности я никогда не...

Никогда. Ни единого раза. Даже ничего похожего.

На всю жизнь я запомнил, как стоял там: всей тяжестью своей придавленный к полу, дрожащий, с задранным к потолку лицом, с широко разинутым ртом, рвущимся на свободу воплем ужаса, который мог бы облегчить меня, но вместо этого мертвой тяжестью сдавил горло. Лишь едва слышный звук просочился сквозь эту тяжесть, вырвавшийся из самой глуби. Походил он на жуткий выхлоп и вызвал сильную пульсацию в глазах и ужасную боль, пронзившую меня от живота до рта. Вокруг меня заплясали, закружились символы.

Я подошел к Эмбер с той стороны, куда было обращено ее лицо. Нагнувшись и присев рядом, вгляделся в ее блеклые серые глаза. Они были безжизненными и потусторонними, не глаза — тусклое стекло.

Никогда еще за все десять лет...

Вырываясь из затопившей меня красноты — все, что я видел вокруг, было красным, окрашено в красное, очерчено красным, вымочено в красном, пропитано красным, — я прикоснулся пальцами к собственным губам и сразу потянулся к ее. Казалось, рука никогда не сможет преодолеть... расстояния от моего рта — до ее... как же далеко ее рот от моей руки! И какой же холод — кончики пальцев мгновенно оледенели соприкоснувшись с ее губами!

Я встал. В ванной взял пачку туалетной бумаги, вернулся к Эмбер и снова бегло оглядел комнату. Только теперь, рядом с дверью, заметил упакованные, но еще раскрытые чемоданы. Куда же Эмбер собралась?

Буквально заставил себя снова посмотреть на нее. Потом встал на колени, протянул руку, отдернул и все-таки провел бумагой по ее губам.

Перед тем как погасить свет, вытер выключатель в ее спальне. То же самое проделал со всеми остальными выключателями, даже с теми, к которым не прикасался. Потом занялся сетчатой дверью, протер ручку и все те места, до которых дотрагивался, открывая ее, и наконец, через несколько кровавых, похожих на сон мгновений, — последнюю, ледяную, медную, ту самую ручку калитки, которую незадолго до меня протирал Мартин Пэриш.

От машины меня отделяли десять тысяч миль.

Я приехал на Центральный пляж, зашел по пояс в воду и побрел вдоль берега. Погружал руки в песок, снова и снова бросал в лицо пригоршнями воду, отмывал руки от грязи, налипшей, как казалось мне, в доме Эмбер. Но сколько ни отмывался, продолжал ощущать застрявший в ноздрях запах убийства.

Ну и что теперь? Можно, конечно, сообщить в полицию — анонимный звонок. Можно прямо сказать полицейским, кто я такой и что Мартин Пэриш убил свою бывшую жену. Можно вообще ничего не делать, а просто ждать, как будут развиваться события. Впрочем, одного я делать определенно не собирался, а именно — признать то, что я был внутри дома! Эмбер Вилсон.

«Никогда. Ради Изабеллы, — твердил я себе. — Ради нас с Изабеллой».

И еще... я подумал... И, хотя то, о чем я подумал, показалось мне таким помрачением рассудка, какого я еще никогда не испытывал, вынужден признать: сильнейшее волнение охватило меня, сквозняком прошлось по позвоночнику и внесло еще большее смятение в мое сердце. Пока стоял в воде, яростно перемалывая пальцами мелкий тихоокеанский песок, я осознал: а ведь я наткнулся на самый потрясающий сюжет из всех, что встречались мне в жизни. Золотой материал, бесценный и — принадлежит лишь мне одному.

«Только разыграй эту мистерию умно», — сказал я себе.

Здесь больше чем тайная жизнь. Больше чем трагедия. Здесь, прямо на тарелочке с голубой каемочкой преподнесено мне событие — событие! — которое, если умело подойти к его раскрытию, может сыграть роль в моей карьере намного большую, чем дюжина второстепенных детективов. Я знал всех этих людей. Я был на месте происшествия!

Но неожиданно ощутил хищническую сущность, истинное лицо собственных амбиций, и мне стало тошно.

Но в тот момент какой стыд мог прокрасться в душу, все еще содрогающуюся от ужаса, в котором явилось мне лицо Эмбер?