Иннокентий вздохнул, повернулся к ней и тихо сказал:
– Маша, мне нужно с тобой кое о чем поговорить…
И по тону и выражению кентьевского лица – совсем ему несвойственным – Маша поняла, что все усилия, затраченные другом на выманивание ее с помощью живительного обжигающего бульона и ледяной водки из того сумрачного леса, где она бродит последние несколько месяцев, пропали всуе. Сердце ухнуло вниз и замерло.
– Сядь, пожалуйста, – сказал Иннокентий и сел рядом, положив большие красивые руки на стол перед собой. – Есть кое-что, чего ты обо мне не знаешь… Мне казалось это несущественным. Думаю, оно и является несущественным.
– Кентий, – глухо сказала Маша. – Говори уже.
Кентий выдохнул, поднял на нее глаза и попытался улыбнуться:
– Это про мою родню, Маша. Ты никогда не интересовалась, но они… Моя семья – из староверов. Мой прадед давал денег на постройку церкви на Басманной. Прабабка – из староверческой общины на Урале. Это все было не слишком важным – я ведь человек не сильно верующий. Но мой отец… – Иннокентий не отрывал взгляда от своих рук. – Вот почему я так редко приглашал тебя к себе в гости в детстве.
Маша смотрела на него завороженно: сотни, да что там – тысячи набравшихся за детство и отрочество воспоминаний одновременно, как белуги на нерест, стали подниматься на поверхность, картинками вставали перед глазами: отец Иннокентия, всегда при окладистой бороде, так подходящей всему его, такому «исконно русскому», облику. Мать, приходящая домой вечером с сумками из магазина, а на голове, несмотря на весенние уже дни, – тугой платок. Темная икона на кухне. Запах старых книг в доме: их траченные временем коричневые корешки с золотым тиснением на верхних полках, куда не может дотянуться детская рука. Защита диплома Иннокентия пару лет назад – поздравление заведующего кафедрой: «Ваш диплом, юноша, тянет на диссертацию!» Господи, как же она не догадалась раньше! Ведь и про ее диплом ей сказали почти то же самое. Его помешанность на раскольниках, бесконечные истории про них: страшные, загадочные, иногда даже забавные – всё это не могло не иметь корней, как и ее «нацеленность» на маньяков!
Маша смотрела на Иннокентия и не узнавала: он будто вырос еще, став совсем огромным, заполнившим все пространство кухни, в нем оказались свои бездны, о которых она не подозревала.
– Маша, не смотри на меня так, как будто я подвластен темным силам! Это всего лишь ответвление православия! Пусть даже с тяжелой историей! Ну не стала бы ты на меня так смотреть, если бы я признался тебе в том, что я протестант! Тем более я не религиозен, ты же знаешь! Я прежде всего – историк!
Маша сглотнула:
– Твой прадед участвовал в постройке храма на Басманной?
Иннокентий провел рукой по лицу:
– Да, об этом я и хотел с тобой поговорить. Ко мне приходили люди. То есть… человек. Глава церкви. Он попросил меня поговорить с тобой, дабы убедить, что маньяк, так сказать, не из «наших». Пока сыщики не наломали дров, пока не появились статьи в газетах, ведь староверческие общины только-только начали развиваться, стали возвращаться на Родину раскольники из Штатов и Южной Америки, заново отстраиваться церкви… И все это может оборваться из-за глупого предубеждения, из-за сплетен, пустых слухов, наконец!
– И ты согласился… – прошептала Маша. – Согласился меня… уговорить?
Иннокентий грустно улыбнулся:
– Я согласился попробовать, Маша. Не обещая результата.
– Уже хорошо. – Маша чуть скривила рот: – По крайней мере, ты не связан обещанием, и я не заставлю тебя нарушить страшных клятв.
– Маша, прошу тебя! – Иннокентий потянулся к ней, но Маша чуть отшатнулась, и он с несчастным видом вновь сгорбился на своем стуле. – У меня, – начал он, – есть только один аргумент. Он исторического плана и может показаться несерьезным твоим следователям, но для меня, да и для каждого старовера, он полностью выводит раскольников из-под подозрения. Этот Небесный Иерусалим, к которому так привязан наш маньяк… он напрямую связан с фигурой патриарха Никона, одержимого идеей второго Иерусалима. Никон хотел объединить под Московским патриархатом все православные церкви, прежде всего греческую и киевскую. Для этого он заменил, к примеру, русское двуперстное знамение греческим троеперстием, редактировал богослужебные книги по греческим аналогам. Продолжение ты знаешь – раскол и появление старообрядцев. Для раскольников Никон и все, что с ним связано, – самая страшная страница в их истории. Поэтому все идеи, которым служил патриарх, для них «диавольские», Маша. Он мечтал стать аналогом папы римского и даже построил под Москвой на берегу Истры Вознесенский монастырь – Новый Иерусалим. И постройка всего комплекса Нового Иерусалима была для Никона попыткой уподобиться Ватикану… И бог мой, ни один из наших никогда не станет, извини за метафору, пить из этого отравленного источника. – Иннокентий развел руками: – Я могу много еще чего добавить, но…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу