Дарья Дезомбре - Призрак Небесного Иерусалима

– Маша, – начал он мягко. – Тебе нельзя находиться в этом доме. Это слишком опасно. Еще можно было себя убедить, что смерть твоей подруги была случайностью…

– Ее звали Катя, – тихо поправила его Маша.

– Да, – согласился Иннокентий. – Но теперь понятно, что и Катя не была случайностью, и твой отчим попал в список жертв не без причины…

– Да, – закивала с готовностью Маша. – Дело во мне, это я во всем виновата.

– Что за глупости! Что ты себе…

– Нет, Кентий, нет! Это же ясно, – быстро заговорила Маша, а пальцы продолжали лихорадочно сдирать заусеницу уже рядом с другим ногтем. – И мама мне то же сказала!

Иннокентий перехватил ее руки, но чувствовал, как шевелятся в его ладони, пытаясь вырваться, как насекомые под землей, подушечки пальцев. Переспросил:

– Мама сказала?!

– Да, да, и мама! Если бы я не стала копаться в этом, никто бы ничего не понял! Я уверена! Может, он даже перестал бы убивать, ему бы было неинтересно. А теперь… теперь это стало так захватывающе! У него появилась публика, ему есть с кем играть, понимаешь? Как в лесу: не будешь же ты, как дурак, прятаться в одиночку? А сейчас по лесу ходят десятки не самых глупых людей и все кричат: «Аууу! Аууу!» А я – ближе всех. Со мной – еще увлекательней. И вокруг меня много грешников – вот что он мне хочет показать. Что я слепая! Иду по его следу, а того, что у меня под носом, – не замечаю!

– Маша, – Иннокентий еще сильней сжал ее руки. – Нам надо собираться: возьми самое необходимое, чтобы ты могла пожить у меня пару дней.

– Зачем, Кентий? Я уже маму собрала, теперь сама? Ты думаешь, он у тебя меня не найдет?

– У меня – безопасней, – упрямо сказал Иннокентий, встал и сам пошел в ее комнату, открыл шкаф. Маша стояла в дверях с неясной улыбкой.

– Кентий, – сказала она мягко, – ты так ничего и не понял. Не меня надо охранять, а тебя. Тебя, маму… Всех, кто имеет ко мне какое-либо отношение. Вы все сейчас рискуете.

Кентий, не поворачивая головы, доставал и складывал в пакет ее джинсы, какие-то свитера, любимые ею черные футболки. Маша вздохнула. Сказала чуть более живым голосом, в котором слышалась тень былой насмешливости:

– Ты и трусы мои тоже будешь собирать?

– Кстати, а где они лежат? – повернулся он к ней и улыбнулся. И она – слава богу – улыбнулась в ответ. Уже более естественной улыбкой.

Они вышли из квартиры десятью минутами позже с пакетом в руках, и Иннокентий сам запер дверь на все четыре оборота.

Андрей подумал, что никогда еще не видел перед собой такой красивой женщины. Не в современном понимании этого слова – когда часто некая непропорциональность придает лицу свой шарм, делая звезду экрана признанной красавицей. Нет. В ней было что-то от граций девятнадцатого века, от Натальи Гончаровой. Соразмерность черт складывалась в идеальную картину: нежный овал лица, большие голубые глаза, ровные темно-русые брови, тонкий нос, чистый лоб. Лицо завораживало, но Андрей с удивлением понял, что оно его не трогает. Было ли тут дело в том, что он был влюблен в Машу? Или просто подобное совершенство не внушает никаких иных желаний, кроме как желания им любоваться? Впрочем, что это он? Машин отчим, судя по тому, что сообщил ему, с соседкиных слов, Камышов, явно был обуреваем совсем другими чувствами.

– Анна Алексеевна, – начал он. – Почему вы вчера не пришли на встречу с Юрием Аркадьевичем?

Анна чуть приподняла ровные брови – мимика у нее была явно небогатой:

– Он отменил ее. По собственной инициативе.

– Он позвонил вам?

– Да. То есть нет. Позвонил его коллега из университета. И сказал, что у Юры… что Юрию Аркадьевичу нужно принимать дополнительный экзамен, что ли. И он не сможет прийти.

– Ему случалось раньше аннулировать ваши встречи?

Анна задумалась:

– Да, пару или тройку раз. Но он всегда это делал лично. Я не знала, что он доверяет своим коллегам настолько, чтобы дать мой номер телефона и посвятить в эту… сторону своей жизни. Меня это покоробило… Чуть-чуть.

– И как давно вы… встречались?

– Года два, – спокойно ответила она, отведя от лица блестящую прядь, и Андрей не мог не засмотреться: все-таки красота – страшная сила. – Я была его пациенткой. – Она слегка улыбнулась, обнажив идеальные зубы. – Он меня жалел.

И не успел Андрей удивиться такой характеристике отношений, как она, впервые посмотрев прямо ему в глаза, спросила:

– Может быть, вы все-таки скажете мне, что с ним случилось?

– Он… – Андрей прочистил горло, – погиб. Его убили вчера вечером. Мне очень жаль. – Андрей ожидал любой реакции: от прозрачных слез до глухих рыданий. Но «Гончарова» его удивила: лицо ее, недавно столь прекрасное в своей неподвижности, вдруг начало дергаться, будто в пляске святого Витта. Ломался и перекашивался рот, задрожали веки, подбородок задвигался вперед-назад, брови поползли наверх, смяв в гармошку только что бывший идеально гладким лоб. Выглядело это настолько фантасмагорически, что Андрей испугался, вскочил, чуть не опрокинув стул.