Дарья Дезомбре: Призрак Небесного Иерусалима

– Какой шустрый! – сказал Катышев. – Мы еще не договорили, молодой человек. Положите пистолет на землю. На землю! – заорал он, и Маша увидела, как Андрей медленно кладет пистолет. – Руки за голову! – приказал Катышев. Маша услышала, как изменился его голос. Это было тем более удивительно, что она знала наизусть все его интонации, но вот эти, с ноткой истерики, были чужими. И ее накрыл внезапный ужас.

– Да, – продолжил Катышев, а Маша чувствовала, как подрагивает сталь на виске. – Где мы остановились? Я стал судьей, я не сумел… Не мог сносить развратных, видеть безнаказанность их. Лжецы! И те, кто делает вид, что убегает, и те, кто за ними гонится. Да, я грешен, грешен! Так ведь земной суд и не может быть справедливым! – И голос его взлетел еще выше, взвился, завибрировав в хрустально-холодном воздухе. Катышев облизнул губы. – Справедлив только суд небесный. И в каждом из нас сосуществуют ангел с демоном! Их именем я и приговаривал виновных к немедленному схождению в преисподнюю. Но, – тут он благодушно усмехнулся, отчего у Маши дрожь прошла по всему телу, – я был бы плохим судьей, если бы не мог осудить себя самого… Не пройти мне, Маша, 9-го мытарства – неправды, где истязуются неправедные судьи, из корысти оправдывающие виновных и осуждающие невинных. И мое место – в аду. А умру я здесь, на Васильевском спуске, символе геенны огненной!

И человек, когда-то бывший ближайшим другом ее отца, вдруг с силой толкнул Машу вперед. Маша запнулась и полетела прямо в руки Андрея. А человек вынул из обтрепанного кармана ампулу, и пока – медленно, ах как медленно – к нему бежал этот капитан с испуганным лицом, он раскусил хрупкое стекло, содержащее смерть. И упал на мостовую, забившись в последней судороге. Над ним склонились лица, он увидел Машу и в последние секунды смотрел, не отрываясь, в эти светлые, «федоровские», глаза. И не отыскал в их глубине ничего, кроме безмерной жалости.

А потом наступила тишина: замолкли крики, шум машин, звуки сирен, далекая музыка. Пропали запахи влажного асфальта, палой листвы и бензина. Исчезли с того берега только что отстроенные пентхаусы, исчезла сама река, высокие кирпичные башни Кремля, булыжники мостовой. Но вместе с ними ушли все беды, все пороки, все страданья. Весь плач и стон людской.

И почудилось ему, что из хрустального небытия вокруг медленно, торжественно вырастают высокие стены, блистающие холодным огнем…