Дарья Дезомбре - Призрак Небесного Иерусалима

Андрей на секунду повернул к ней озабоченное лицо:

– Если он в курсе, что мы идем по его следу, значит, может пуститься в бега.

Маша покачала головой:

– Нет. Если он знает, что мы идем по его следу, значит, попытается закончить начатое.

– Уверена? – покосился на нее Андрей.

Маша мрачно усмехнулась:

– Уверена. Я знаю Ник Ника. Он… очень последователен.

Время у него еще имелось. Оно было высчитано множество раз, и вот сейчас он не доверял машине – всегда можно попасть в пробку, но и спускаться под землю, в метро, ему не хотелось. А хотелось просто погулять по Бульварному кольцу, в конце концов, он заслужил эту прогулку.

На нем был старый плащ типа макинтоша, с обтрепавшимися по краям рукавами. Жена уже несколько раз подштопывала подкладку, но вот с потертостью ничего поделать не могла. А он любил свой плащ, любил даже эту самую ветхость – плащ жил с ним, его жизнью, с начала осени до холодов, достойных уже драпового пальто; и с середины весны до лета. А он всегда предпочитал демисезонность зимнему холоду или летнему московскому зною. В период межсезонья, с его нежнейшим солнцем, влажным воздухом, в котором еще сильнее проступает нота бензина, ему было проще поверить в то, что видело его сердце. Нет, не мчащиеся куда-то машины, не безобразные вывески, не пошлую рекламу и не встречный поток людей, даже не замечающих мужчины в ветхом плаще, стертых ботинках и с уставшим от жизни лицом.

Нет, он сам для себя становился будто прозрачный, как тот изменчивый воздух в переходных сезонах, и изменялся городской пейзаж рядом с ним. Поднималась стена Белого города, Царь-Града, подавляя белокаменной своей массой всю наносную мусорную шелуху. Белые кирпичные стены чуть вибрировали в нежном воздухе, а над ними было только небо, такое же, как в 1591-м, когда Федор Конь закончил строить, а хан Гирей пришел под стены крепости, да так и ушел ни с чем. Он лукаво улыбнулся – будто сам сидел под шатровой крышей и видел уходящее вдаль крымское войско.

Он почти добрался до своей предпоследней остановки. Вход в огромном здании, выстроенном буквой «П», с Бульварного кольца. А поперечной своей перекладиной дом выходил на Знаменку.

Он подумал, что потом прогуляется и по этой улице – в надвигающихся сумерках перед ним встанут, будто никогда и не были снесены, две церковки: одна – святого Николая Чудотворца Стрелецкого, с тремя маковками и колокольней, на месте которой «они» отстроили аляповатую часовню. И еще одна – Иконы Божьей Матери, где сейчас лишь детская площадка, совсем рядом с домом № 19. На «дело» ему хватит и получаса – а потом медленная прогулка в сторону Боровицкой площади и оттуда – на набережную.

Он показал свои документы на проходной – ему немедленно выписали пропуск. ГВМУ – значилось на пропуске. Для непосвященных: Главное управление Министерства обороны Российской Федерации. И в углу – заковыристая эмблема, которую он не без любопытства рассматривал в лифте: традиционная змея, обвитая вокруг чаши, а в самой чаше что-то лежит. Кинжал? Ступка? Вокруг венок из дубовых листьев, сверху орел, снизу красный крест: ух ты! Он усмехнулся: геральдики хреновы.

Он постучал в кабинет – секретаря уже не было на месте, на это он и рассчитывал – и зашел под приветственные басовитые раскаты: хозяин кабинета даже поднялся ему навстречу. В глазах читалось некоторое недоумение – что могло понадобиться у него прокурору? Но, в конце концов, от встреч с такими людьми, как этот прокурор, не отказываются, даже когда дорастут до многометрового кабинета с видом на Кремль. Они потрясли друг другу руки, а потом Леонтьев – хозяин кабинета и глава департамента – сел в кожаное кресло во главе длинного, как каток, блестящего лакового стола и сделал приглашающий жест широкой ладонью.

– Наслышан, наслышан, – пророкотал он и уставился на мужчину в старом плаще: – Чем, так сказать, обязан?

Мужчина улыбнулся, обнажив плохо вставленные искусственные челюсти:

– О! Я буду краток: знаю, ваше время дорого. Один маленький вопрос, – сказал он. – До меня тут дошла информация о нескольких подряд самоубийствах. Так сказать, суицидах напоказ. Все покончившие с собой – воины-афганцы. И вот что я выяснил. – Улыбка мужчины в плаще превратилась в оскал, или она им и являлась с самого начала? – Что всем им отказали в давно запрошенных инвалидных колясках. Тем же запретом, продиктованным, по официальной версии, экономией средств, были аннулированны льготы по лекарствам ветеранам…