Дарья Дезомбре - Призрак Небесного Иерусалима

А сюжетец меж тем был прелюбопытный: демонстрировалась блочная пятиэтажка эпохи Никиты Сергеевича. Выглядела она привычно: негламурным местом жительства негламурных граждан. Перед домом цвели вишни, и по ним да еще по особому, синему оттенку неба можно было догадаться, что стоит пятиэтажка где-то много южнее Москвы. На лавочке перед одним из подъездов сидели два старика. Они смущенно переглядывались между собой, пока камера медленно приближалась, выхватывая детали: выцветшее голубое крепдешиновое платье на ней, ноги с распухшими суставами, втиснутые в светло-коричневые босоножки эпохи восьмидесятых. Песочного цвета чесучовые брюки на старике, потрепанные сандалии, мешковатый пиджак… И белая, явно парадная рубашка, в воротнике которой тонула морщинистая кадыкастая шея. Камера немилосердно сужала дистанцию, пока не остались только лица: старики были похожи друг на друга, как брат с сестрой – одинаковые крупные носы, поджатые губы и мелкая сетка кровяных сосудов на добродушных физиономиях. Камера чуть сдвинулась в сторону, и в поле зрения попал московский журналист, выглядящий в своих модных узких джинсиках нелепо, как кузнечик.

– Капитолина Савельевна и Виктор Саввич, – вкрадчиво начал он, – всю жизнь проработали вместе на одних объектах малярами-штукатурами. Капитолина Савельевна, – спросил он старуху, – расскажите нам о вашем сыне.

Старуха смущенно улыбнулась и с мягким малоросским акцентом рассказала всей стране о том, как они любят и гордятся Лаврушенькой: ведь он стал большим человеком, живет в Москве, поет по телевизору. Капитолина достала потертый на углах семейный альбом – под пристальным глазом камеры проплыли фотографии Лаврика младенца, кудрявого мальчугана, прыщавого подростка. Голос Капитолины за кадром с нежностью комментировал каждую из фотографий. Затем был извлечен другой альбом – в нем Лаврентий представал уже поп-звездой: вырезки из «Каравана историй», «Комсомолки», «Работницы»… Рейтинг «самых сексуальных» певцов российской эстрады, лауреат конкурса «Мистер улыбка», премия «Триумф» – не совсем понятно, за что…

– Только не видим мы его больше, Лаврушеньку-то, – пожаловалась корреспонденту Капитолина. – Как уехал в Москву, так у нас и телефона-то его нет. Видим по телевизору – вроде жив-здоров, потом – девушка у него появилась, хорошая такая, тоже певица. Но расстались они почему-то. А нам так внуков хочется понянчить…

Трепетный сюжет оборвался на крупном плане старика-отца – в уголке глаза притаилась старческая тусклая слеза. Под идиотский гром аплодисментов мы вернулись обратно в студию, и, пролетев над восторженными фанатами, камера остановилась на Лаврентии.

– Все ложь! – закричал певец, и даже его золотой пиджак топорщился от возмущения. – Ложь и провокация! Да я на вас в суд подам! – Красивый тенор перешел на визг, сквозь сценический макияж проступили красные пятна.

Как ни странно, глядя на него и правда было сложно поверить, что он сын своих родителей. Брезгливо сморщившись, Маша выключила передачу и вышла из кинозала. Попрощавшись с ассистенткой, она сказала, что не будет больше беспокоить господина Конинова и сама найдет дорогу.

С Кентием они встретились только вечером: он забрал ее после последнего «свидания» с фигурантом по Небесному Иерусалиму, отдал кассеты со своими записями. Она села в машину, глядя прямо перед собой на начинающий темнеть город, а в голове все звучал визгливый голос, перед глазами стояли лица стариков.

– Никогда никого не рожу, – вдруг сказала она и почувствовала, как подобрался рядом Иннокентий.

– Забавно, но и у меня тот же вывод после сегодняшнего свидания…

Маша повернула голову, всмотрелась в кентьевский бледный правильный профиль.

– Что, тяжелая история?

Иннокентий ничего не ответил, только скривил губы, и Маша поняла: история, которую ей еще предстоит прослушать, действительно тяжелая. Иннокентий был непривычно молчалив, и глаза… глаза были даже не уставшие – измученные. Маша на секунду пожалела его. Книжный мальчик, всю жизнь исследующий давно ушедшие нравы, чей душный смрад развеян ветром времени столетия назад… А в настоящем от тех эпох осталось только прекрасное: пятиглавые церкви с горящими на солнце куполами да иконы с тонкими ликами. «Бедный Кентий, – покаянно думала Маша. – Вот не повезло с подругой детства. От изысканного общества коллекционеров – к самому средоточию человеческой низости». Она виновато дотронулась до его руки, лежащей на руле, – какая все-таки прелесть эти отношения, начатые в младшем школьном возрасте. Ничего не надо говорить. Все и так понятно. Маша глубоко вздохнула и чуть приоткрыла окно – они проезжали мимо Ленинских гор, и вечерний воздух был на удивление свеж. Маша прикрыла веки и – заснула.