Дарья Дезомбре - Призрак Небесного Иерусалима

Она не почувствовала, как, остановившись на одном из светофоров, Иннокентий повернул к ней лицо, схожее с маской карточного джокера: подсвеченное голубоватым светом уличного фонаря с одной стороны и с красным отблеском от светофора на другой щеке. Кентий смотрел на Машу, и глаза его казались темными. Что в них было? Нежность? Уставшее от самое себя за давностью лет чувство? Красный блик на щеке сменялся зеленым, снова красным…

А Иннокентий все смотрел и смотрел на Машу и никак не мог наглядеться.

Андрей позвонил в обитую добротной коричневой кожей дверь и не удивился, когда вместо обычного звонка раздались трели, близкие к соловьиным. Черт бы побрал этого любителя красивой жизни! И его подружку – Машу, по совместительству его стажерку. Иннокентий открыл ему почти сразу и встал на пороге своей квартиры, как герой двенадцатого года в портретном изображении в полный рост: небесной голубизны рубашка и джинсы – явно чтобы потрафить своему гостю. «А вот выкуси», – подумал не без внутренней ухмылки Андрей. В последние выходные он сходил в ГУМ и купил себе брючата. Классические, темно-синие, в вельветовый рубчик. Они стоили бешеных денег, и он сам на себя злился, когда вынимал кошелек из кармана. Злился, но вынимал-таки, потому как знал, что не сможет появиться перед этим выпендрежником еще раз в старых джинсах. А появившись, в ту же секунду понял, что час его торжества откладывается на неопределенный срок. Во-первых, поскольку хозяин был действительно молодцом, потому как даже изменил своей обычной элегантности, чтобы гостю стало уютнее у него в доме. И во-вторых – джинсы Иннокентия были такого качества, что Андреевы брючата сразу, прямо-таки на глазах, показались ему много менее интересными. Поэтому Андрей вновь вошел в состояние ставшего уже обычным для себя раздражения и, завидев в коридоре Машу, тоже в джинсах (сговорились они тут, что ли?), только кивнул. И просто почувствовал, как те двое обменялись за его спиной растерянными взглядами, от чего разъярился еще пуще.

– Проходите в комнату, а я сейчас что-нибудь соображу на кухне. – Иннокентий указал направление по коридору, и Андрей пошел за Машей, стараясь не глядеть по сторонам. Ну, подумаешь, идеально выровненные белые стены, на которых особенно эффектны потемневшие лики старинных икон. И мебель – ядерная смесь дизайна с антиквариатом. Ярко-красная софа каплевидной формы, светильник стальной загогулиной и рядом – простой, без позолоты, секретер в стиле ампир с кожаной столешницей, за ним – кресло плавных изгибов эпохи Людовика XVI, обитое той же красной тканью, что и модерновая софа. На стене в комнате уже не было икон – лишь огромная черно-белая фотография широко распахнутого глаза. Фотография показалась Андрею смутно знакомой, а интерьер – он был в том уверен – тянул на обложку модного журнала по декору… которых Андрей никогда и в руки не брал.

На секретере стояли фотографии, и Андрей задержался перед ними – ему не хотелось первому начинать беседу. Но, приглядевшись к черно-белым снимкам, растерялся – на всех хозяин дома был не один. А с Машей Каравай. Машей лет десяти, почему-то с рапирой в спортивном костюме – юный Иннокентий напротив; Маша-подросток с распущенными волосами, глядящая куда-то вдаль, Маша с Иннокентием на каком-то банкете в вечернем туалете, неуверенно улыбающаяся в объектив. Андрей смутился, кашлянул, повернулся к Маше, сидящей в кресле рядом с низким столиком, на котором высилось несколько различных бутылок и три бокала. Маша пересеклась с ним взглядом и чуть покраснела:

– Иннокентий хотел, чтобы мы выпили за успех дела…

– И не только выпили, а еще и перекусили. – Иннокентий вошел с подносом, на котором рядками лежали птифуры, от которых шел одуряющий запах свежей выпечки. – Сразу предупреждаю, что стряпуха – не я. Я только сунул в духовку. Так что не разоряйтесь на комплименты!

Маша засмеялась и первая взяла с подноса изящную корзиночку с лососем:

– Спасибо, Кентий. А есть-то хочется зверски!

Андрей последовал Машиному примеру. Смешные манерные корзиночки оказались вкусными, и он почувствовал себя Раневской, добравшейся до собачьего гастрономического рая: почти так же, как и пес, закладывал себе в рот сразу несколько «штучек» и быстро глотал, смутно надеясь, что хотя бы не издает тех же гортанных звуков. Иннокентий меж тем с вкусным чмоканьем открыл бутылку вина, налил сначала Маше, потом вопросительно взглянул на Андрея. Андрей, не способный из-за чертовых птифуров произнести что-либо вразумительное, лишь кивнул на бутылку виски, и Иннокентий наполнил ему массивный граненый стакан, бросил пару кубиков льда. Андрей осторожно взял стакан в руку, боясь сделать опять что-нибудь не светское, но потом плюнул, чокнулся с Иннокентием (поддержавшим его с виски) и с Машиным бокалом с вином и глотнул «Джонни Вокера», который пил не слишком часто, но любил.