Харлан Кобен - Шесть лет

И даже ужин с моими коллегами по писательскому уединению был не очень-то хорошим отвлечением. Они все были псевдоинтеллектуалами, которые писали новый великий американский роман, а тему моей диссертации подбросили вверх, и она приземлилась на кухонный стол с глухим стуком кучей ослиного навоза. Иногда все эти великие американские писатели, напустив драматизма, читали свои работы. Их работы были претенциозными, утомительными, заключающими в себе всё внутреннее дерьмо авторов, написанное в прозе, лучшем описанием им могло бы послужить: «Посмотрите на меня! Пожалуйста, посмотрите на меня!» Естественно, ничего такого я не произнёс вслух. Когда они читали, я сидел с застывшим на лице самым своим глупым восхищённым выражением, и кивал через равные интервалы времени, делая вид, что увлечён, а фактически спасал себя от того, чтобы начать клевать носом. Один парень по имени Ларс писал поэму на шестистах страницах про последние дни Гитлера в бункере от лица собаки Евы Браун. Его первое чтение состояло из десятиминутного лая.

— Это создаёт настроение, — объяснил он. И он был прав, если хотел создать настроение ударить его по лицу.

Усадьба Натали была другой. Она называлась «Поселение творческого восстановления» и явно имела больше склонность к защите природы, конопле, хиппи и «Камбайя». [3] Камбайя (Kumbaya) — сокращение от come by here, my lord; = Kum Ba Yah. «Будь рядом с нами, Господь» (популярная народная песня, которую поют под гитару у костра, взявшись за руки) Они делали перерыв, чтобы поработать в саду, выращивая всё без химических удобрений (в данном случае я говорю не только о еде). Они собирались вечером у костра и пели песни о мире и гармонии, песни, которые бы заткнули за пояс Джоан Баэз. [4] Джоан Баэз (Joan Baez) — певица, выступавшая за мир во всём мире, против войны во Вьетнаме и т. д. Левая политическая активистка. Они, что интересно, опасались незнакомцев (возможно, потому что выращивали кое-что), а границу владений благоговейно охранял персонал. Площадь территории была более чем сто акров, на которых располагался главный дом, настоящие коттеджи с каминами и личными столами, бассейн, оформленный под пруд, кафе с фантастическим кофе и большим выбором сандвичей, которые на вкус были словно ростки, покрытые древесной стружкой, а на границе с самим городом Крафтборо — белая часовня, в которой, если пожелаете, можно пожениться.

Первое, что я заметил, над входом не было надписей. Исчезла ярко окрашенная вывеска «Творческое восстановление», которая была похожа на рекламу детского летнего лагеря. Толстая цепь преградила путь моему автомобилю. Я съехал с дороги, заглушил двигатель и выбрался из машины. Было несколько знаков «ВХОД ВОСПРЕЩЁН», но они всегда были здесь. С новой цепью и без вывески «Добро пожаловать в „Поселение творческого восстановления“», знаки «ВХОД ВОСПРЕЩЁН» приобрели зловещий вид.

И что делать дальше?

Я знал, что главный дом в полукилометре отсюда. Так что я мог оставить машину здесь и пройтись. Посмотреть, что к чему. Но какой в этом смысл? Я не был здесь шесть лет. Вероятно, земля продана, а новые владельцы желали уединения. Это бы всё объяснило.

И всё же казалось, что что-то здесь не так.

«Что плохого, — думал я, — в том, чтобы я пошёл и постучал в дверь главного дома?» Но опять же, толстая цепь и запрещающие знаки не похожи на коврики «добро пожаловать». Я всё ещё пытался решить, что делать дальше, когда рядом со мной остановился автомобиль крафтсборской полиции. Из него вышли два полицейских. Один — маленький и коренастый с раздутыми в тренажёрном зале мышцами. Другой — высокий и худой с зачёсанными назад чёрными волосами и маленькими усиками парня из немого кино. У обоих были солнечные очки, поэтому я не мог видеть их глаза.

Маленький и коренастый подтянул штаны и сказал:

— Вам помочь?

И оба посмотрели на меня тяжёлыми взглядами. По крайней мере, я так думаю. Я же говорил, что я не видел их глаза.

— Я хотел посетить «Поселение творческого восстановления».

— Что? — спросил коренастый. — Зачем?

— Потому что мне нужно творческое восстановление.

— Вы пытаетесь шутить со мной?

В его голосе были чванливые нотки. Я не люблю высокомерие. Я вообще не понимаю высокомерия, за исключением того факта, что они были копами в маленьком городе, а я, вероятно, первый парень, с которым у них произошла стычка, из-за чего-нибудь, кроме пьющих малолеток.

— Нет.

Коренастый посмотрел на худого. Худой продолжал молчать.