Крис Павон - Экспаты

Уже тогда Кейт поняла, что это вполне могло оказаться преднамеренным самообманом и она сама себя ввела в заблуждение и пребывала в нем все последующие годы.

— Бен! — позвала она младшего и указала ему место рядом с собой.

— Что?

— Поди сюда. — Она обняла его, и мальчик прижался к ней, обхватив за бедра ручонками. — Я тебя люблю, — сказала она.

— И я тебя, мамочка, но мне надо бежать, так что пока. Я люблю тебя, пока.

Да, конечно, это могло быть самообманом. Но именно к нему она и стремилась, чтобы заполучить вот это.

Кейт ничего не могла с собой поделать. Она просмотрела содержимое книжного шкафа, быстро проглядывая банковские счета, распечатки операций по кредитным картам, страховые полисы и старые счета за коммуналку. Ничего. Потом сделала еще один заход, доставая из верхнего ящика одну папку за другой, просматривая каждый клочок бумаги, пролистывая инструкции по эксплуатации компьютерных гаджетов и устройств, всяких там внешних дисководов и накопителей, а также стереосистемы, которая, как она точно знала, осталась в Вашингтоне.

Потом налила себе новую чашку кофе и вернулась к нижнему ящику, начав с задней его части. И наткнулась на старую папку из толстой манильской бумаги с потрескавшейся и оборванной по краям этикеткой с надписью «Выплаты по закладной». Внутри, за стандартным бланком заявления о ссуде на приобретение дома и перед банковским подтверждением наличия средств на текущем счете, она наконец обнаружила то, что искала: короткий контракт на предоставление услуг, заключенный между Декстером Муром и «Континентал Юропиэн Бэнк».

Кейт дважды прочитала две страницы, заполненные сплошным канцеляритом. И не обнаружила ничего примечательного.

Суммируя полученные ощущения, она могла сказать, что разозлилась на Декстера, спрятавшего от нее этот контракт. Но конечно же, именно так он и должен был поступить, если не хотел сообщать ей название банка.

Значит, следует его простить. И она тут же отругала себя за эти подозрения и за то, что сует нос в его дела, шпионит за ним. За те самые действия, которые зарекалась никогда не предпринимать, за чувства, которые не следует себе позволять.

Потом она и себя простила и отправилась в школу забирать детей.

— Мои родители умерли, оба, — сказала Кейт. — И мы с сестрой давно похоронили их, одного за другим.

— Боже мой! — сказала Джулия. — А где теперь ваша сестра?

— В Хартфорде, кажется. Может, в Нью-Лондоне. Мы не общаемся.

— Рассорились?

— Ну, не то чтобы, — пожала плечами Кейт. — Эмили здорово пьет. И наркотой балуется.

— Боже мой!

— Когда родители заболели, мы не получили никакой помощи. Да и денег тоже, коль на то пошло. Родители еще не достигли пенсионного возраста, а завод, где работал отец, закрылся. Там производили всякую электронику. Так что они перебивались на разных временных работах, не имели нормальной медицинской страховки. И когда заболели, о них все просто забыли. Кинули их. Это просто чудовищно, как с ними обошлись.

— И именно поэтому вы уехали из страны?

— Нет. Мы перебрались сюда за новыми впечатлениями. Но думаю, у меня и впрямь осталась какая-то обида. Нет, наверное, все-таки не обида. Может, разочарование? Не поймите меня неправильно: я люблю Америку. Но не все в Америке мне нравится. Так вот, моя сестрица как бы выпала из семьи после всех обрушившихся на нас несчастий. И загубила свою жизнь.

Если Эмили потерялась в алкогольном и наркотическом забвении, то сама Кейт погрузилась в полную бесчувственность, ни к кому не привязанная, неспособная на любовь. Этакий трудоголик-одиночка. И начала осваивать одну из тех ролей, которые впоследствии определят ее взрослую жизнь: роль жертвы, мученицы. Основного добытчика, главного попечителя, ухаживающего за больными и тянущего на себе домашнее хозяйство. Сплошные жертвы. Сплошные страдания. Кейт никогда не осознавала, что получает странное удовольствие от этого своего качества, пока необходимость в нем не отпала и оно не исчезло.

— В конечном итоге я перестала заботиться об Эмили. Ей уже ничто не могло помочь.

— И вы прекратили с ней общаться?

— Да она никогда и не стремилась поддерживать отношения. И как только родители умерли, оборвалась последняя ниточка. А с остальными родственниками мы никогда не были близки. Так что для меня это оказалось совсем нетрудно — я просто перестала ей звонить.

Это было неправдой. Кейт годами поддерживала связь с Эмили после смерти родителей, все время, пока училась в колледже, а Эмили опускалась все ниже и ниже, впадая в нищету. Но когда Кейт поступила в контору, общение с Эмили превратилось не только в личную трагедию, но и препятствовало дальнейшему профессиональному и карьерному росту — камень на шее, который мог быть использован против нее. Кейт отлично понимала, что должна изжить чувство сострадания, содрать с себя эту обузу, избавиться от жалости, как избавляются от грязной порванной одежды, которую уже нельзя ни вычистить, ни починить, а надо просто выкинуть на помойку.