Рэй Брэдбери - Весь город спит

Ибо это был он, конечно, он. Инспектор Кеннеди совершал свой обход.

— Будет лучше, если я провожу вас до дома.

— Не стоит. Доберусь сама.

— Но ведь вы живете на другой стороне лощины.

«Да, — подумала она. — Но ни за что на свете я не пойду через лощину в мужской компании. Откуда мне знать, кто из них Шатун?»

— Нет, спасибо, — ответила она.

— Я постою тут, — сказал он. — Если понадобится помощь, кричите что есть силы. Я прибегу со всех ног.

Она продолжила дорогу, оставив насвистывающего Кеннеди одного под уличным фонарем.

«Вот я и здесь», — подумала она.

Лощина.

Она стояла на первой из ста тринадцати ступеней, спускавшихся к откосу, заросшему ежевикой; оттуда можно было выйти на мост, длиной в сто метров, который выводил к дороге, поднимавшейся к холмам и переходящей затем в Парковую улицу. И только один фонарь на всем пути. «Через три минуты, — говорила она себе, — я всуну ключ в замок моей двери». Ничего не может произойти за сто восемьдесят секунд.

Она начала спускаться по темным сырым ступенькам, которые вели ее в непроглядную ночь лощины.

— Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять ступенек, — шептала она.

У нее было ощущение, что она бежит, хотя она и не бежала.

— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, — считала она в полный голос.

«Я прошла пятую часть пути», — сказала она себе.

Лощина была глубокой, глубокой и темной, и мрачной. И мир исчез. Мир, где люди спали в безопасности. Закрытые двери, город, аптека, кинотеатр, огни — все исчезло. Существовала только лощина. Жила одна лощина, сдавливающая ее, черная и необъятная.

— Ничего не случилось, нет? Никого, а? Двадцать четыре, двадцать пять. Помнишь ту историю о призраке, которую рассказывали в детстве?

Она прислушалась к звуку своих шагов по ступеням.

— Эту историю о черном человеке, который входил в дом и направлялся к комнате, где спали. Вот он на первой ступеньке лестницы, ведущей к спальне. Вот он на второй. Вот на третьей, четвертой, пятой. Как же кричали и визжали, слушая эту историю. И вот страшный человек на двенадцатой ступени, открывает дверь, приближается к кровати. «Ага, попались!»

Она заорала. Ни разу в жизни она не слыхала подобного крика. Она никогда не кричала так сильно. Она остановилась, заледенев от ужаса, вцепившись в деревянные поручни. Сердце колотилось в груди. Звуки этих ударов наполняли весь мир.

«Там, там, — кричала она себе самой, — у подножия лестницы. Человек под фонарем. Нет, сейчас он спрятался. Он ждет там».

Она прислушалась.

Тишина. Мост был пуст.

«Никого нет, — думала она, успокаивая сердце. — Никого нет. Глупая. Это все история, которую я вспомнила. Дуреха. Что я делаю?»

Сердце стало биться ровнее.

«Позвать инспектора? Слышал ли он мой крик? Или же на самом деле я не кричала в голос?»

Она прислушалась. Ничего. Никого.

«Я сейчас вернусь к Элен и переночую у нее». Но, говоря себе это, она продолжала спускаться. «Нет, — подумала она, — к своему дому я теперь ближе. Тридцать восемь, тридцать девять. Осторожней. Не упади. О! я с ума сошла. Сорок ступенек. Сорок одна. Я прошла уже почти половину дороги». Снова она заледенела от ужаса.

«Подожди», — сказала она себе, останавливаясь.

Потом сделала шаг. Отозвалось эхо. Она сделала другой шаг. Другое эхо… долей минуты позже.

— Кто-то идет за мной, — прошептала она лощине, черным сверчкам, темно-зеленым лягушкам и мутным испарениям. — Кто-то спускается по лестнице вслед за мной. Я не осмеливаюсь повернуться.

Еще один шаг. Еще одно эхо.

«Каждый раз, как я двигаюсь, он двигается тоже».

Шаг и эхо.

Слабым голосом она обратилась к лощине:

— Инспектор Кеннеди, это вы?

Внезапно сверчки смолкли. Сверчки слушали. Ночь тоже слушала. На какое-то время все лужайки, благоухающие в летней ночи, все деревья, ласкаемые ночным бризом, стали безмолвными. Листья, кусты, звезды, травы перестали шевелиться, чтобы слушать сердце Лавинии Неббс. И, может быть, за тысячи километров отсюда, на пустом вокзале, забытом поездами, одинокий ночной пассажир, читавший газету в тусклом свете голой лампочки, поднял голову, чтобы прислушаться.

«Что такое? — спросил он себя. — Вероятно, сурок, набросившийся на ветку». Но в действительности это была Лавиния Неббс. Сердце Лавинии Неббс.

Быстрее. Еще быстрее. Она спускалась по лестнице.

Она бежала.

Она услышала музыку. Это была безумная музыка, которая охватывала и переполняла ее. И неожиданно она осознала, что воспроизвела в уме, драматизируя ее, мелодию из одного, когда-то виденного фильма. Музыка кружилась вихрем, пленяла и влекла за собой ко дну лощины.