Майкл Слэйд - Головорез

Долгие годы Сэм Ньютон был беспокойной душой. Во время Второй Мировой войны его корабль затонул в Южно-Китайском море. За двадцать часов, прошедших до спасения команды, все члены экипажа кроме четырёх были заживо съедены акулами. Если верить Сэму, он продолжал слышать их вопли во сне.

То, что Сэм находится на грани умопомешательства, было известно его коллегам по суду. Однажды ранним воскресным утром в 1978 году Клод Домани в своём кабинете перечитывал приговор, когда ему по телефону позвонил Сэм.

– Клод, ты должен помочь мне. Это Сэм Ньютон. Мой кабинет полон голубей, и они загаживают всё вокруг!

Домани закатил глаза. "Ну почему я?" – подумал он.

– Сэм, – сказал он мягко, – вот что ты сделай. Расслабься и глубоко подыши десять минут, если и тогда ты будешь продолжать видеть голубей, я приду.

Десятью минутами позже телефон зазвонил снова.

– Клод, ты должен помочь мне. Мой кабинет полон голубей, и они загаживают всё вокруг!

– Держись, Сэм. Я иду.

Кабинет Ньютона был на самом верху старого западного флигеля. Весь путь вверх через три лестничных пролёта Домани размышлял, как ему поступить. Лучше было бы, если бы главный судья сам застал Сэма.

– Я не решился постучать, – вспоминал позже Домани. – Просто толкнул незапертую дверь и вошёл внутрь. К моему удивлению, Сэм был окружён голубями, загаживающими всё вокруг. Кто-то по небрежности в пятницу не закрыл окно.

Четыре месяца тому назад Сэм окончательно спятил. Каждые полчаса он покидал зал заседаний, возвращаясь в кабинет, в котором теперь работал Максвелл. Здесь Сэм держал полицейский радиоприёмник, и во время перерыва он прослушивал его диапазоны, чтобы проверить, не сбежал ли какой-нибудь убийца, которого он осудил. Его страхи рассеивались, и он мог возвратиться в зал суда, успокоившись до тех пор, пока не приходило время новой проверки.

В тот день, когда его радио сломалось, Сэм повесился.

Максвелл занял место Сэма за судейской кафедрой.

Двадцать минут назад Клод Домани заглянул к нему, чтобы сказать, что он идёт наверх перечитать обвинительное заключение к смертному приговору.

– Они боятся признать виновной азиатскую банду, – проворчал он.

Теперь Максвелл сидел один в Палате Верховного Суда, слушая, как ветер швыряет в здание капли дождя.

Судье потребовалось помочиться.

Скользнув взглядом по конверту, судья выбрался из-за своей кафедры. Пересекая приёмную, чтобы пройти в туалет, он глянул через окно на фонари Театрального проезда. Находящаяся в квартале отсюда, несколькими этажами ниже, вывеска «Орфея» проступала в колеблющемся свете проезжающих машин. Там он в десять отдаст конверт, и, будем надеяться, настанет конец этого кошмара.

Максвелл опорожнил свой мочевой пузырь и вымыл руки.

Быстро вернувшись в свой кабинет, судья почувствовал осязаемое присутствие в комнате кого-то ещё.

Сэм? Не успел он удивиться, как грубая рука схватила его за подбородок, запрокинула голову назад, открывая горло.

Блестящее лезвие рассекло его от уха до уха, перерезая сонные артерии и яремные вены. Когда оно рассекло его дыхательное горло и пищевод, сталь скользнула по костям позади адамова яблока. Вспышка серебристого света проникла в его мозг, когда убийца схватил его за волосы и крутанул по комнате. Задыхаясь, хрипя и истекая кровью, Максвелл безуспешно пытался глотнуть воздух, пока Головорез, пользуясь струйками крови из артерий, разрисовывал стены.

Последнее, что увидел судья прежде, чем его разум померк, было отражение чёрной маски в окнах.

Его собственное перерезанное горло являло собой широкую красную усмешку.

10:10 пополудни

Роберт ДеКлерк находился на штаб-квартире КККП в Ванкувере, когда позвонил его издатель.

– Что, не спится, да, Кирк?

– Я в Лос-Анджелесе, а не в Нью-Йорке. Так выходит, у копов, действительно двадцати четырёх часовая работа?

– Мы перемещаем спецотдел «Х» из Оттавы в Ванкувер. С этим связана гора бумажной работы.

– Поздравляю тебя с публикацией книги. Собаки начали лаять. Критикам понравились "Волынки". Учёным – нет.

– Антропологи слишком раздражительны. Они ненавидят новые теории, если только они не дались кровью.

– Это поможет продаже.

– Ну, так пусть собаки лают.

– Причина, по которой я звоню, заключается в том, что один недовольный намерен перерезать тебе глотку. Он объявил "Журнал Паркера" фальсификацией. Сравнивает его с "пилтдаунской шуткой" 1912 года и собирается разоблачить тебя в "Л. – А.