Долорес Редондо - Невидимый страж

Прежде чем углубиться в лес, она набрала номер Хонана и с некоторой оторопью обнаружила, что покрытия в этом месте нет. Она попробовала связаться с комиссариатом, затем с Ириарте. Безрезультатно. Она начала пробираться между сосен с низко нависающими ветками. Хвоя, толстым слоем устилающая землю, затрудняла ее продвижение вперед и делала его весьма опасным, несмотря на то что между деревьями пролегала ведущая к дому тропа. Видимо, местные жители с незапамятных времен пользовались этой дорогой, а Флора, должно быть, узнала о ней, когда сразу после свадьбы какое-то время жила в доме свекров. То, что ее сестра решила добраться до дома через лес, а не посредством подъездной дороги, давало Амайе представление о ее намерениях. Деспотичная и властная Флора сложила два плюс два раньше нее, воспользовавшись информацией, которую ей регулярно предоставлял наивный Фермин, очарованный ее гипнотической литанией из нанесенных ей обид. Амайя вспомнила, как бесстыдно она вела себя во время воскресного обеда в доме тети. Она не только позволяла себе оскорбительные комментарии в адрес погибших девочек, но также громогласно делилась с ними своими представлениями о благопристойности и приличиях. И наконец, она водрузила на стол эти чачингорри , пытаясь отвлечь ее внимание от истинного преступника, от этого мужчины, которого она никогда не любила, но все равно считала себя обязанной о нем заботиться, так же, как ухаживать за амой , продолжать семейный бизнес или каждый вечер выносить мусор.

Флора управляла своим миром посредством дисциплины, порядка и железного контроля. Таких женщин, как она, рождала жизнь в этой долине. Она была одной из etxeko andreak , [45] Хозяйка дома ( баск. ). остававшихся хранить очаг, когда его в поисках лучшей доли покидали мужчины, отправляющиеся в дальние края. Одной из женщин Элисондо, хоронивших своих детей после эпидемий и выходивших работать в поле, не успев осушить слезы. Одной из женщин, которые не отрекались от темной и грязной стороны бытия, а просто умывали и причесывали ее и в до блеска начищенных туфлях отправляли на воскресную мессу.

Вдруг неожиданно для самой себя Амайя ощутила, что в ее душе брезжит понимание поведения и образа действий сестры, к которому примешивалось удушающее отвращение к острому недостатку сердечности, которым так кичилась Флора. Она думала о Фермине Монтесе, скорчившемся на плитах парковки, и своих собственных неуклюжих попытках защититься от хорошо подготовленных нападок сестры.

И еще она думала о Викторе. О своем дорогом Викторе, который плакал, как ребенок, глядя на то, как Флора целует другого мужчину. О Викторе, восстанавливающем старые мотоциклы, возрождающем прошлое, по которому он так тосковал, о Викторе, живущем в доме, принадлежавшем его матери, сеньоре Хосефе, Толосе, которая была непревзойденной мастерицей в выпечке чачингорри . О Викторе, сменившем властную мать на тираническую жену. О Викторе-алкоголике. О Викторе, обладающем достаточной силой воли, чтобы воздерживаться от спиртного на протяжении последних двух лет. О Викторе-мужчине в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет. О Викторе, возмущенном появлением самозванца, имитирующего его преступления. О Викторе, одержимом идеалом чистоты и справедливости, представление о котором как единственно возможном образе жизни в него вдолбила Флора. О человеке, приступившем к осуществлению грандиозного плана, который позволил ему подчинить своей воле бесстыдные желания, похотливые взгляды на девочек и грязные мысли, порождаемые в его голове их бесстыдством и постоянной демонстрацией своих тел. Возможно, какое-то время он пытался заглушить свои фантазии алкоголем, но наступил момент, когда желание стало столь острым, что за одним бокалом последовал второй, а затем и третий. Все, что угодно, лишь бы заставить умолкнуть голоса, которые взывали изнутри, требуя, чтобы он отпустил на волю свои желания. Всегда подавляемые желания.

Но с помощью алкоголя он добился лишь того, что Флора прогнала его прочь, и это было для него одновременно рождением и смертью. Ведь освободившись от ее тиранического влияния, подчинявшего его и одновременно вынуждавшего контролировать свои побуждения, он оборвал и пуповину, соединявшую его с теми единственными отношениями, которые он считал чистыми, и с женщиной, которая сумела подчинить его себе. Флора наверняка что-то заподозрила. Ничто не могло ускользнуть от внимания этой деспотичной королевы. Она не могла не отдавать себе отчета в том, что в глубине души Виктора обитает демон, беспрестанно сражающийся с ним за власть, которую ему время от времени удается заполучить. Конечно же, ей было об этом известно. Она все поняла, едва взглянув на чачингорри , которое в то утро принесла ей Амайя и которое было найдено на трупе Анны. Амайя вспоминала, как сестра взяла пирожное в руки, понюхала и даже попробовала его, доподлинно зная, что оно представляет собой подпись, которую нельзя было спутать ни с чем, и одновременно дань уважения традициям, заведенному в долине порядку и ей самой.