Стивен Кинг - Долорес Клейборн

Ну это позади осталось, а заседание следственного суда на другой день по сравнению пустяком было. Мак-Олифф задавал мне много тех же вопросов, и нелегких, но на меня они больше не действовали, и мы оба это знали. Единственная моя слеза, конечно, свое дело сделала, но вопросы Мак-Олиффа – а еще то, что все видели, до чего он на меня зол, – очень содействовали сплетням, которые с тех пор так на острове и не затихали. Ну да все равно бы разговоры начались, ведь верно?

Вердикт был: смерть вследствие несчастного случая. Мак-Олиффу это не понравилось, и под конец он читал свои заключения совсем мертвым голосом, ни разу не подняв глаз, но были они официальными: Джо упал в колодец пьяный, вероятно, довольно долго звал на помощь, но безответно, потом попробовал сам вылезти из колодца. Добрался почти до самого верха и тут ухватился за ненадежный камень, который сорвался и ударил его по голове, проломив череп (и раздробив искусственную челюсть), так что он опять упал на дно, где и умер.

Главнее всего было то, что они – я только позднее сообразила – так и не нашли причины, зачем бы я это сделала. Конечно, люди на острове (и, думается, доктор Мак-Олифф) про себя считали, что я от его побоев хотела избавиться, но одной такой причины маловато было. О том, что у меня были причины и посильнее, знали только Селена да мистер Пийз, но никто, даже умник Мак-Олифф, не догадался допросить мистера Пийза. А сам он по своей воле не явился. Не то бы всплыл наш разговорчик в «Веселом буйке» и нажил бы он неприятности у себя в банке. Я ж таки уговорила его нарушить правила.

Ну а Селена… думается, Селена судила меня своим судом. Иногда я ловила на себе ее глаза – темные, шквалистые – и будто слышала, как она спрашивает: «Ты с ним что-нибудь сделала? Сделала, мама? И вина моя? И платить должна я?»

Думаю, она-таки заплатила, вот что самое скверное. Маленькая девочка с острова, которая никуда из Мэна и не уезжала, пока не отправилась в Бостон на соревнования по плаванию – ей тогда уже восемнадцать было, – сделала в Нью-Йорке блестящую карьеру – о ней два года назад даже статью поместили в «Нью-Йорк таймс», знаете? Печатается во всех этих журналах… и находит время писать мне раз в неделю. Только письма эти вроде как исполнение долга, и звонки ее два раза в месяц – тоже. Думается, звонками этими и бодрыми письмецами она откупается от своего сердца, чтоб оно помалкивало о том, как она сюда никогда не ездит, как все связи со мной оборвала. Да, она сполна заплатила, и самая безвинная из всех, думается, заплатила больше всех… и по-прежнему платит.

Ей сорок четыре, замуж так и не вышла, худа как щепка (я по снимкам вижу, какие она мне иногда присылает), и, по-моему, она попивает – я не раз это в голосе у нее слышала, когда она звонит. Мне вот в голову приходит, что, может, не приезжает она сюда еще и по той причине, что не хочет, чтоб я видела, как она пьет на манер отца. А может, боится сказать лишнее, когда выпьет, а я рядом окажусь. Боится того, что вдруг да и решит спросить.

Да не важно, все это теперь дело прошлое. Я не попалась, вот что главное. Имейся страховка да не промолчи Пийз, еще неизвестно, чем бы кончилось. Конечно, лакомая страховка была бы хуже всего. Меньше всего мне требовалось, чтоб какой-нибудь въедливый страховой инспектор присоединился к въедливому шотландскому коротышке, который и так бесился при мысли, что его обставила невежественная баба с маленького острова. Да будь их двое, думается, они бы до меня добрались.

Ну и что произошло? Наверное, то, что, по-моему, всегда происходит в тех случаях, когда убийство остается нераскрытым. Жизнь продолжалась, только и всего. Никто в последнюю минуту не явился с неопровержимыми уликами, как в кино. Я больше никого не пробовала убивать, и Бог не поразил меня молнией. Может, Он решил, что сжечь меня молнией за такого, как Джо Сент-Джордж, значит, только попусту электричество расходовать.

Жизнь продолжалась, и все. Я вернулась в «Сосны» к Вере. Селена, когда вернулась осенью в школу, опять стала бывать у прежних подружек, и я иногда слышала, как она смеется, болтая по телефону. Когда мальчики поняли по-настоящему, что случилось, Малыш Пит очень расстраивался, да и Джо Младший тоже, я даже от него не ожидала. Похудел, и его кошмары мучили, но к следующему лету вроде бы совсем оправился. Единственное новое, что в шестьдесят третьем еще произошло, – я позвала Сета Рида, и он зацементировал колодец сверху.

Через шесть месяцев после его смерти все его имущество по закону отошло ко мне. Я никуда и не ходила, а просто мне прислали бумагу, в которой говорилось, что оно мое и я могу продать его, променять или в морскую пучину выбросить. Когда я осмотрела все, что он оставил, так подумала, что третье, пожалуй, самым правильным будет. Однако тут мне одна удивительная вещь открылась: коли твой муж умрет скоропостижной смертью, очень даже хорошо, если все его дружки были идиотами, вот как дружки Джо. Старый коротковолновый приемник, с которым он десять лет возился, я продала Норрису Пинету за двадцать пять долларов, а три драндулета, ржавевшие на заднем дворе, – Томми Андерсону. Этот дурень просто ухватился за них, а я на вырученные деньги купила «шевроле» пятьдесят девятого года выпуска – у него клапана постукивали, но ездил он хорошо. Еще сберегательную книжку Джо я на себя переписала и снова открыла детские счета для оплаты колледжа.