Стивен Кинг - Долорес Клейборн

Хватаю – и только воздух один, да между указательным и средним пальцем левой руки складочка ее ночной рубашки проскользнула, как шепоток.

– До-лорррр… – вскрикнула она и бряк… Плотный такой, мясистый хлопок. У меня просто кровь леденеет, как вспомню этот звук, такой же, какой из колодца донесся, когда Джо о дно ударился. Вижу, она через голову перекатилась, и что-то треснуло. Резко так, будто сухая палка, когда ее для растопки через колено ломаешь. Из головы у нее кровь брызнула, и тут мне невтерпеж стало. Я повернулась так быстро, что у меня ноги заплелись, и я на колени рухнула. Смотрю по коридору в сторону ее спальни да как закричу! Там Джо был. Секунду-другую я его ясно видела, вот как тебя теперь, Энди. Видела, как его пыльная ухмыляющаяся рожа пялится на меня из-под ее кресла, смотрит сквозь спицы колеса, которое в двери застряло.

Потом оно исчезло, и я увидела, как она стонет и охает.

Я просто поверить не могла, что она после такого падения жива осталась. До сих пор не могу. Конечно, Джо тоже не сразу помер, но он-то был мужчина в расцвете лет, а она – дряблая старуха, у которой уже десяток мелких ударов случился, не говоря уж о трех серьезных. И грязи внизу не было, чтоб мягче упасть, как она под ним хлюпнула.

Не хотелось мне к ней спускаться, не хотелось смотреть, что у нее сломано и откуда кровь льется, но, конечно, ничего другого не оставалось. Кроме меня, в доме никого не было, и, значит, словно на меня перст указывал. Когда я на ноги поднялась (пришлось за столбик перил ухватиться, так колени подгибались), так наступила на край своей комбинации, и вторая бретелька лопнула. Я платье приподняла, чтоб из нее вылезти… ну опять совсем как тогда. Помнится, я даже на ноги поглядела, а нет ли на них царапин и крови от ежевичных колючек. Ну да, конечно, ничего подобного.

Меня в жар бросило. Если вы когда-нибудь по-настоящему болели и температура у вас подскакивала, так вы поймете, как я себя почувствовала: не то чтоб на том свете, но и не на этом. Будто все стеклянным стало: ни за что не ухватиться, все скользкое. Вот что я чувствовала, когда стояла там на верхней площадке, сжимала перила мертвой хваткой и смотрела на нее внизу.

Она лежала на ступеньках пониже середины лестницы. Обе ноги так подогнулись, что их и не видно было. Кровь стекала по одной стороне жалкого старого лица. Когда я, спотыкаясь, добралась до нее – я все еще цеплялась за перила, как могла, – один ее глаз вдруг закатился под лоб. Увидел меня. И взгляд был взглядом зверька, угодившего в капкан.

– Долорес, – прошептала она, – этот подлец все годы с тех пор ко мне подбирался.

– Шшш! – говорю. – Лучше помолчи.

– Нет, подбирался! – говорит она, будто я заспорила. – Сукин сын. Паршивый сукин сын.

– Сейчас я спущусь, – говорю, – и позвоню доктору.

– Нет! – отрезала она, протянула руку и ухватила меня за запястье. – Не надо доктора. Не надо больницы. Мусорные кролики… даже там. Всюду они.

– Вера, все будет хорошо, – говорю и вырвала руку. – Только лежите спокойно, не двигайтесь, и все с вами будет в порядке.

– Долорес Клейборн говорит, что со мной все будет в порядке! – повторяет она тем сухим бешеным голосом, которым пользовалась до того, как у нее начались удары и в голове все перепуталось. – Какое облегчение выслушать мнение специалиста!

Голос этот после стольких лет был ну как пощечина. Я сразу в себя пришла и в первый раз посмотрела ей в лицо по-настоящему, как смотрят на людей, которые знают, что говорят, и слов на ветер не бросают.

– Я уже покойница, – говорит она. – И ты это знаешь не хуже меня. По-моему, я сломала позвоночник.

– Ну, этого вы знать не можете, Вера, – говорю, но охота бежать к телефону у меня пропала. Думается, я знала, к чему дело идет, и если б она вправду попросила о том, про что я догадывалась, так отказать ей разве ж я могла? Я ведь в долгу у нее оставалась с того самого дождливого дня в шестьдесят втором, когда я сидела на ее кровати и выла под передником, а Клейборны всегда долги уплачивали.

Когда она опять заговорила, мысли у нее были такими же ясными, как тридцать лет назад, когда Джо был жив, а дети еще из дома не уехали.

– Я знаю, – говорит, – что остается только одно решить: умру ли я в мое собственное время или в какой-нибудь больнице. Их время слишком долгим будет. А мое время сейчас пришло, Долорес. Нет у меня сил видеть в углах лицо моего мужа, когда я слаба и путаюсь в мыслях. Нет у меня сил видеть, как они краном поднимают «корвет» из карьера в лунном свете, как вода течет из открытого окна с пассажирской стороны…