Стивен Кинг - Долорес Клейборн

– Нет, – перебивает Мак-Олифф, – мне пришло. Вы понимаете, миссис Сент-Джордж, это моя обязанность…

– Да хватит меня миссис Сент-Джордж да миссис Сент-Джордж называть, – говорю я. – Если вы думаете обвинить меня, что я сначала мужа в колодец столкнула, а потом стояла и слушала, как он на помощь зовет, так валяйте, называйте меня Долорес.

Я не то чтобы хотела его снова сбить, Энди, но провалиться мне, если у меня это снова не получилось – второй раз за две минуты. Думается, с времен медицинского училища его еще никто так не конфузил.

– Никто вас ни в чем не обвиняет, миссис Сент-Джордж, – говорит он сухо так, а в глазах я у него читаю: «Пока еще».

– Вот и хорошо, – говорю. – Потому что думать, будто я Джо в колодец столкнула, – это, знаете ли, глупость, каких мало. Он же тяжелее меня на пятьдесят фунтов, а то и больше. За последние годы он здорово разжирел. И он сразу кулаки в ход пускал, чуть кто его разозлит или просто под руку попадется. Я вам это говорю, потому что была его женой шестнадцать лет, и спрашивайте, кого хотите, вам то же самое скажут.

Конечно, Джо давно ко мне пальцем не прикасался, только на острове все думали, будто он меня по-прежнему мутузит когда ни попадя, а я помалкивала и теперь очень этому рада была – пока голубые глаза Мак-Олиффа так и всверливались мне в лоб.

– Никто не говорит, что вы столкнули его в колодец, – сказал шотландец. Он быстро на попятный шел, и я по его лицу видела, что он и сам это заметил, да только понять не может, как это так получилось. Его лицо говорило, что это я должна была бы оправдываться и вилять. – Но он, несомненно, кричал, вы понимаете. И долго – возможно, не один час. И громко.

Раз, мой милый пони… два, мой милый пони… три.

– Вроде бы я вас поняла, – говорю. – Вроде бы вы думаете, что в колодец он упал случайно, а я слышала, как он кричит, и мимо ушей пропускала. Вы к этому клоните?

По его лицу я видела, что клонил он именно к этому. И еще я видела, как он бесится, что все идет по-другому, чем он ожидал и к чему привык во время этих своих маленьких бесед. На щеках у него появилось по алому пятнышку. Я им обрадовалась, потому что мне надо было его до бешенства довести. С человеком вроде Мак-Олиффа проще сладить, когда он бесится, потому как он был из тех, кто привык сохранять спокойствие, пока другие теряли самообладание.

– Миссис Сент-Джордж, будет очень трудно достигнуть тут какого-нибудь толка, если вы и дальше станете отвечать вопросами на мои вопросы.

– Так вы же ни одного вопроса еще не задали, доктор Мак-Олифф, – говорю я и глаза на него невинные таращу. – Вы сказали мне, что Джо, наверное, кричал… то есть звал на помощь, ну я и спросила…

– Хорошо, хорошо! – говорит он и так брякнул трубку в медную пепельницу Гаррета, что та зазвенела. Глаза у него теперь огнем горели, а на лбу полоска заалела – в один цвет с пятнами на щеках. – Вы слышали, как он звал на помощь, миссис Сент-Джордж?

Раз, мой милый пони… два, мой милый пони…

– Джон, мне кажется, нет никаких оснований так ее терзать, – вмешивается Гаррет, и видно, что ему уж совсем не по себе. Но провалиться мне, если он опять не сбил коротышку! Я чуть не засмеялась вслух. Конечно, засмейся я, ничего хорошего бы для меня из этого не вышло, но все равно я еле удержалась.

Мак-Олифф оборачивается к Гаррету и говорит:

– Вы согласились предоставить допрос мне.

Бедняга Гаррет так откинулся на стуле, что чуть его не опрокинул, и, думается, обругал себя последними словами.

– Ладно, ладно, – бормочет, – ничего страшного…

Мак-Олифф обернулся ко мне и хотел повторить вопрос, только я ему не дала: к тому времени я уже успела бы до десяти сосчитать.

– Нет, – говорю, – не слышала. Так ведь в проливе люди начали сигналить и орать, как только солнце на ущерб пошло.

Он выждал, не скажу ли я еще чего – такой у него приемчик был: молчать, чтоб человек сам себя в ловушку загнал, – и тишина между нами прямо зазвенела. Я руки на сумочке держу – пусть звенит. Он на меня смотрит, я на него.

«Ты у меня заговоришь, баба! – твердили его глаза. – Ты мне скажешь все, что я хочу услышать… и два раза, если я захочу!»

А мои глаза отвечают: «Фигушки, дружочек. Можешь сидеть и сверлить меня своими голубыми гляделками, пока в аду на коньках кататься не начнут, но ни единого слова от меня не дождешься, пока сам рот не раскроешь и не спросишь».

Вот так мы почти целую чертову минуту вели поединок на глазах вроде как, и под конец я начала слабеть, меня все больше тянуло сказать ему что-нибудь, пусть хоть: «Разве мамочка вас не учила, что пялиться на людей неприлично?» Но тут Гаррет заговорил – а вернее, его живот. Просто выпалил длинным таким пу-у-ууууу…