Грег Кайзер - Полночная чума

Интересно, что он думает?

— Боши, они идут за нами, — прошептала она. Где-то за их спинами раздавались свистки.

Они прошли еще метров пятьдесят, затем еще десяток и наткнулись на мертвое тело. Оно повисло посередине дороги, покачиваясь, как свернутый парус. От плеч мертвеца к темному дереву, чья крона раскинулась над дорогой подобно шатру, тянулись тугие белые стропы, а где-то среди листвы колыхался белый призрак парашютного купола. Щелкнув зажигалкой Кирна, Бринк поднес пламя к плечу мертвеца. Там был вышит флаг, сине-красно-белый флаг. Американец. Это поняла даже Аликс. Парашютист, а призрак в листве — его парашют. Ботинки мертвого солдата покачивались менее чем в метре от земли.

Фрэнк протянул руку к шее мертвого соотечественника — парашютист мертв, что он делает? — и, запустив руку под гимнастерку, рывком вытащил обратно. Теперь в ней был зажат шнурок, на котором болталась пара звякающих квадратных пластин. Фрэнк поднес их к пламени зажигалки. Аликс он ничего не сказал, но они двинулись назад, пока вновь не дошли до отверстия в живой изгороди.

— Подожди здесь, — сказал Фрэнк и подвел ее к неглубокой канаве, что тянулась вдоль плотной стены кустарника. Неужели он хочет ее бросить?

Неужели она была нужна им обоим: и Фрэнку, и Джуниперу лишь затем, чтобы выйти на след Волленштейна? И хотя она пристрелила дьявола, Фрэнк погрузил его тело в самолет и отправил в Англию. Аликс схватила Бринка за руку и с силой сжала, вложив в это пожатие всю свою ярость по поводу его предательства. Или нет? Вдруг это не ярость, а что-то еще?

Губы прошептали слова «я не…», но конец фразы «боюсь» она оставила при себе, потому что это была неправда. Фрэнк опустился рядом с ней на колени. Его лицо было так близко, что она ощутила его запах, запах мокрых листьев, запах пота и металлический запах крови.

— Что с тобой?

Аликс не ответила. Здесь, в придорожной канаве, царила тишина, хотя женский голос продолжал кого-то звать.

— В чем дело? — спросил Фрэнк. — Я скоро вернусь.

И вновь молчание, и женский голос, и перестрелка вдали. И тогда Аликс расслышала, что говорит женщина. Nous sommes Juifs. Евреи. Мы евреи. Снова эти евреи. Аликс тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения. Все началось с евреев. Это из-за них из всей ее семьи никого не осталось в живых. Из-за них она осталась одна. И вот теперь, похоже, вскоре не станет и ее самой.

— Аликс…

Евреи заставили ее вспомнить, как все началось, и она нашла те самые слова, которые сказала самой себе там, на дороге номер 13, в той, предыдущей жизни.

— Я не хочу оставаться одна, — прошептала она. И это была не мольба, а просто констатация факта.

— Я скоро вернусь, — повторил Фрэнк. Между ними вновь воцарилось молчание. — Пойми, я должен кое-что сделать, — наконец произнес он и поставил рядом с ней черный чемоданчик дьявола. — Никуда не уходи. Оставайся здесь.

С этими словами он растворился в темноте.

Аликс закрыла ладонями уши, но все равно крики чертовых евреев не утихали. Они резали ей слух, проникая глубоко в мозг, и им не было конца.

Нет, вернуться назад Бринка заставил не женский голос и не мертвый парашютист, что свисал на стропах с высокого дерева. В конце концов, они не были лично знакомы: на плече у парня красовался орел — эмблема 101-й воздушно-десантной дивизии. У Бринка же имелись знакомые лишь в 82-й дивизии, так что этот был ему посторонним человеком. Что касается женского голоса, хотя он слышал его ясно и отчетливо и мгновенно понял, кому он принадлежит, голос этот был бессилен заставить его остановиться или свернуть с дороги. Нет, сейчас его вела вперед снятая с мертвого парашютиста цепочка и выгравированная в металле буква «Т». Сама буква и две цифры за ней, означающие год, когда этому парню была сделана прививка против столбняка.

Ему нужно непременно узнать, насколько он сможет растянуть содержимое флакона в кармане. А ведь наверняка есть люди, которые смогут поведать ему, сколько раз иглы впивались им в кожу. Ему оставалось лишь одно — пойти и расспросить их.

Он шел через поле, стараясь держаться ближе к живой изгороди, — луна вновь показалась из-за туч, и выходить на открытое пространство было опасно. Вскоре Бринк оказался возле угла какого-то темного сарая. Он принюхался, и его едва не вырвало от вони. И потому старался дышать ртом.

— Мы евреи, выпустите нас, — раздался чей-то слабый голос. Бринк крадучись двинулся вдоль стены сарая. — Выпустите нас.