Стивен Кинг - Возрождение

В ясный июньский понедельник 2008 годая в очередной раз проснулся от этого сна и лежал в постели минут десять, пытаясь прийти в себя. В конце концов мое дыхание успокоилось, и я поборол мысль, что если открою рот, то смогу только снова и снова повторять «что-то случилось». Я напомнил себе, что больше не принимаю наркотики, и это по-прежнему главное событие в моей жизни — событие, изменившее мою жизнь к лучшему. Теперь сон снился реже, и прошло не меньше четыре лет с последнего раза, когда я проснулся от того, что чем-то тыкаю в себя (в тот раз – безвредной кухонной лопаткой). «Это как шрам после операции», — говорил я себе, и обычно это помогало. И лишь в первые мгновения после пробуждения от кошмара мне казалось, будто что-то прячется там, за пеленой сна, что-то злобное. И эта дрянь женского пола, даже тогда я был в этом уверен.

Когда я принял душ и оделся, сон уже превратился в слабый туман. Вскоре он и вовсе рассеется, я знал это по собственному опыту.

У меня была квартира на втором этаже дома на Боулдер-Каньон-драйв в Недерленде. К 2008 году я мог позволить себе и дом, но не хотелось связываться с ипотекой. Меня, холостяка, квартира вполне устраивала. В ней стояла огромная «королевская» кровать, похожая на ту, что была в фургоне Джейкобса, и недостатка в принцессах, готовых разделить ее со мной, я не испытывал уже много лет. Сейчас их было все меньше, да и временны́е промежутки между ними становились все больше, но этого, думаю, стоило ожидать. Скоро мне должно было исполниться пятьдесят два — примерно в этом возрасте привлекательные тусовщики неизбежно начинают превращаться в старых лохматых козлов.

Кроме того, мне нравилось наблюдать за тем, как понемногу растут мои сбережения. Меня никак нельзя назвать скрягой, но и совсем незначительной ерундой деньги я никогда не считал. Воспоминание о том, как я, больной и разбитый, проснулся в номере «Фейрграундс Инн», всегда оставалось со мной. Как и лицо рыжеволосой провинциалки, возвращающей мне заблокированную кредитную карту. «Попробуйте позвонить еще раз», — сказал я ей. «Лапочка, — ответила она, — мне достаточно на тебя поглядеть».

«Да, но взгляни на меня теперь, кикимора», — думал я, направляясь на запад по Карибу-роуд за рулем внедорожника «Тойота-Фораннер». С того вечера, когда я в Талсе встретил Чарльза Джейкобса, мой вес увеличился на сорок фунтов, но при росте в шесть футов и один дюйм я все еще выглядел отлично. Ну да, пузо слегка отвисло и последний холестериновый тест показал неопределенный результат, но тогда я вообще был похож на узника Дахау. Мне не суждено было выступать в Карнеги-холле или с Брюсом Спрингстином, но я по-прежнему играл, и довольно часто. Мне нравилась моя работа, и я хорошо ее делал. Если кто-то хочет большего, часто говорил я себе, он искушает богов. Так что не искушай их, Джейми. И когда вдруг услышишь, как Пегги Ли поет по радио классическую грустную песню Лейбера и Штоллера «И это все?» — просто смени станцию и найди старый добрый рок-н-ролл.

Я свернул у знака «Ранчо «Волчья Пасть» — 2 мили», как раз там, где Карибу-роуд начинает круче забираться в горы. У ворот я ввел свой код и остановился на гравийной парковке с табличкой «Для сотрудников и артистов». Полностью забитой я видел эту парковку лишь однажды, когда в Волчьей Пасти записывала свой сингл Рианна. В тот день машины стояли даже на подъездной дороге — почти до самых ворот. У этой цыпочки была та еще свита.

Пейган Старшайн (настоящее имя — Хиллари Кац) должна была покормить лошадей два часа назад, но я все равно пошел в конюшню и угостил их кусочками яблок и моркови. Почти все лошади были большими и красивыми — иногда я думал о них как о лимузинах с копытами. Мой любимчик, впрочем, скорее походил на битый «Шевроле». Бартлби, серый в яблоках жеребец, не имел родословной и уже квартировал в «Волчьей пасти», когда я появился там, не имея за душой ничего, кроме гитары, рюкзака и нервного расстройства. Причем даже тогда Бартлби не был юнцом. Почти все зубы у него выпали, но он, лениво двигая челюстями, сжевал оставшимися свой кусок яблока. Кроткие темные глаза неотрывно смотрели мне в лицо.

— Хороший ты парень, Барт, — сказал я, поглаживая его морду. — А мне нравятся хорошие парни.

Он кивнул, словно говоря мне, что он в курсе.

Пейган Старшайн, для друзей Пэйдж, кормила цыплят перед амбаром. Помахать мне она не могла, так что просто крикнула «Привет!», добавив две первые строчки из песни «Время пюре». Вторую я пропел вместе с ней: «Самое новое, самое лучшее» и т.д., и т.п. Раньше Пейган выступала на бэк-вокале, и, когда была в ударе, звучала как одна из «Пойнтер систерз». Еще она дымила как паровоз, поэтому к сорока годам голосом напоминала скорее Джо Кокера в Вудстоке.