Стивен Кинг - Возрождение

Я открыл второй конверт и обнаружил там билет в один конец на «Горный экспресс» из Талсы до Денвера. Я долго смотрел на него, раздумывая, не обменять его в кассе на деньги. Или доехать до Денвера и устроиться там в какую-нибудь группу. Только мне понадобилось бы время, чтобы вернуться в форму. Пальцы ослабли, навыки подрастерялись… к тому же нельзя было забывать и про наркоту. Когда ты на гастролях, она окружает тебя со всех сторон. Магия «Молниеносных портретов» рассеивается через пару лет или около того, сказал Джейкобс, и откуда мне было знать, не произойдет ли то же самое и с чудом моего исцеления? Откуда мне было знать, если он сам не знал?

В тот день я взял такси и поехал в автомастерскую, которую он снимал в Западной Талсе. Она была абсолютно пуста, если не считать куска проволоки на грязном от машинного масла полу.

«Вот место, где со мной что-то случилось», — подумал я. Вопрос был в другом: надел бы я наушники, если бы была возможность начать все сначала? Я решил, что надел бы, и каким-то мне самому не до конца понятным образом эта мысль помогла определиться с билетом. Я использовал его по назначению, и когда достиг Денвера, сел на автобус до Недерленда — городка, раскинувшегося высоко на западном склоне Скалистых гор. Там я встретил Хью Йейтса, и моя жизнь началась в третий раз.

Мой отец умер в 2003 году, пережив жену и двух детей из пяти. Клер Мортон-Овертон не было даже тридцати, когда ее убил бывший муж. И мама, и старший брат умерли в пятьдесят один год.

Вопрос: где твое, смерте, жало?

Ответ: да везде, блядь.

Я вернулся в Харлоу на поминальную службу по отцу. Большинство улиц в городе теперь были заасфальтированы, не только наша и Девятое шоссе. Там, где мы раньше купались, теперь стоял жилой комплекс, а в полумиле от Силомской церкви построили большой универмаг. И все же во многом город остался прежним. Наша церковь все так же стояла рядом с домом Майры Харрингтон (хотя сама Бабуля уже давно отправилась на посиделки к Всевышнему), а качели из покрышки так и висели на заднем дворе нашего дома. Наверное, на них качались дети Терри — хотя сейчас они уже выросли из подобных забав. Веревка истерлась и потемнела от времени.

«Я могу ее поменять», — подумалось мне. Но зачем? Для кого? Уж точно не для своих детей — у меня их нет. Да и дом этот уже не мой.

На подъездной дорожке стояла единственная машина — потрепанный «Форд» 1951 года. Он был в точности похож на самую первую «Дорожную ракету», но, конечно, ею быть не мог: Дуэйн Робишо разбил «Дорожную ракету» в Касл-Роке, на первом же круге ее единственного гоночного заезда. И все же на багажнике красовалась наклейка «Делко Бэттерис», а на двери — цифра 19, выведенная ярко-красной, как кровь, краской. Сверху спикировала ворона и взгромоздилась на капот. Я вспомнил, как отец учил нас делать пальцами «козу» при виде ворон – от сглаза («Может, это и ерунда, но хуже не будет», — говорил он). Я подумал: «Мне это не нравится. Здесь что-то не так».

Я мог понять, почему не приехал Кон — Гавайи отсюда значительно дальше, чем Колорадо, — но где Терри? Он и его жена Аннабель все еще жили тут. А семейство Боуи? И что насчет Клаки? Пакеттов? Парней из «Топлива Мортона»? Не мог же отец пережить их всех.

Я припарковался, вышел из машины и увидел, что это не «Форд Фокус», взятый напрокат в Портленде, а «Галакси» 66 года, который отец с братом подарили мне на семнадцатилетие. На пассажирском сиденье лежала стопка книг Кеннета Робертса, подаренных мамой: «Оливер Уизвелл», «Арундел» и все остальные.

«Это сон, — подумал я. — Я его уже видел».

Облегчения эта мысль не принесла; ужас лишь стал сильнее.

На крышу дома, где я вырос, села ворона. Еще одна — на ветку, где висели качели: кора с ветки облупилась, и она торчала из дерева, точно кость.

Я не хотел идти в дом, потому что знал, что там найду. Тем не менее ноги сами понесли меня вперед. Я шел, шаг за шагом, и хотя Терри восемь (или десять) лет назад прислал мне фотографию нового крыльца, та самая доска, вторая сверху, издала привычный недовольный скрип, когда я на нее ступил.

Они ждали меня в столовой. Не вся семья, только мертвые. Мама была похожа на мумию — в точности как в том холодном феврале, когда она умирала. Отец, бледный и высохший, мало отличался от самого себя на фотографии, которую Терри прислал мне на Рождество незадолго до его последнего сердечного приступа. Энди был пухловат — мой тощий брат, достигнув среднего возраста, здорово располнел, — но его гипертонический румянец уступил место могильной восковой белизне. С Клер все оказалось хуже всего. Спятившему экс-муженьку недостаточно было просто убить ее. Клер осмелилась уйти, а это можно было искупить лишь полным уничтожением. Он выстрелил ей в лицо трижды. Последние две пули всадил, когда она уже лежала мертвой на полу классной комнаты, после чего застрелился сам.