Стивен Кинг - Возрождение

Я пнул в угол мокрые трусы – «чаевые горничной», мелькнула ехидная мыслишка — и расстегнул сумку. В ней не было ничего, кроме грязной одежды (вчера я собирался в прачечную-автомат, что тоже вылетело у меня из головы), но по крайней мере это была сухая грязная одежда. Одевшись, я потащился через асфальтированный двор в контору мотеля, постепенно переходя с зомбиобразного шарканья на зомбиобразную рысцу. Горло болело, когда я сглатывал. Только этого не хватало.

За стойкой сидела сурового вида деревенская девица лет пятидесяти, украшенная копной рыжих волос. На экране ее маленького телевизора ведущий оживленно беседовал с Николь Кидман. Над телевизором висела картинка в раме: Иисус дарит мальчику и девочке щенка. Это меня не удивило. В глубинке часто путают Христа с Сантой.

— Ваша группа уже выехала, — сказала она, найдя мое имя в регистрационной книге. Ее местный выговор звучал как расстроенное банджо. — Пару часов назад. Сказали, что едут в Северную Каролину.

— Знаю. Я больше не в группе.

Она подняла бровь.

— Творческие разногласия, — пояснил я.

Бровь поползла еще выше.

— Я останусь еще на одну ночь.

— Ага, хорошо. Наличка или кредитка?

У меня было около двух сотен наличными, но эти средства предназначались для приобретения дури на ярмарке, так что я протянул ей «БанкАмерикард». Она набрала номер банка и ждала, зажав телефон мясистым плечом и уставившись в рекламу бумажных полотенец, которые, похоже, могли вобрать в себя лужи размером с озеро Мичиган. Я тоже смотрел на экран. Когда рекламная пауза кончилась, к Николь Кидман присоединился Том Селлек, а деревенская девица все еще ждала ответа. Ее это, похоже, не смущало, в отличие от меня. Почесуха уже началась, и больная нога пульсировала. Шоу снова прервала реклама, и деревенская девица оживилась. Она крутанулась в кресле, взглянула в окно на ослепительно-голубое небо Оклахомы, сказала пару слов в трубку и повесила ее. Затем она вернула мне кредитку.

— Отклонена. И я теперь сомневаюсь и насчет вашей налички. Если, конечно, она у вас есть.

Это было грубо с ее стороны, но я все равно осиял ее самой любезной улыбкой.

— Карточка в порядке. Они просто ошиблись. Это часто бывает.

— Тогда вы сможете устранить недоразумение в любом другом мотеле, — сказала она. («Устранить»! Какие умные слова знает эта деревенская девица!). — Тут рядом еще четыре штуки, но они все так себе.

«В отличие от этого придорожного «Риц-Карлтона», — подумал я, но вслух сказал:

— Попробуйте позвонить еще раз.

— Лапочка, — ответила она, — мне достаточно на тебя поглядеть.

Я чихнул, уткнувшись в короткий рукав футболки с эмблемой «Оркестра Чарли Дэниелса». Все равно она была не очень свежая. Или очень несвежая.

— Что вы этим хотите сказать?

— Хочу сказать, что я бросила мужа, когда он со своими двумя братцами начал курить крэк. Не обижайся, но я тебя насквозь вижу. За прошлую ночь заплачено — с кредитки группы, но раз ты теперь, как говорится, выступаешь соло, то расчетный час — тринадцать ноль ноль.

— На двери сказано, что три.

Она указала ногтем с облупленным лаком на объявление, висевшее слева от календаря с Иисусом — дарителем щенков: «Во время проведения ярмарки, с 25 сентября по 4 октября, ращетный час — 13-00».

— «Расчетный» пишется не так, — сказал я. — Эту ошибку надо устранить.

Она бросила взгляд на объявление, потом снова повернулась ко мне.

— Твоя правда, но про время там все правильно. — Она посмотрела на часы. — Значит, у тебя полтора часа. Не заставляй меня вызывать полицию, дорогуша. Во время ярмарки их тут как мух на собачьем дерьме, и приедут они быстро.

— Ну что за херня, — сказал я.

Я смутно помню все то, что происходило со мной в те времена, но ее ответ звучит у меня в ушах так четко, будто я услышал его две минуты назад:

— Нет, солнышко, это жизнь.

И она снова отвернулась к телевизору, где какой-то придурок бил чечетку.

Я не собирался искать ширево днем— даже на ярмарке — и потому оставался в «Фейрграундс Инн» до половины второго (просто чтобы позлить эту деревенскую девку). Потом взял дорожную сумку в одну руку, чехол с гитарой в другую и пошел куда глаза глядят. На заправке «Тексако», где Норт-Детройт-авеню переходит в Саут-Детройт-авеню, я остановился передохнуть. К тому времени я хромал на левую ногу, а бедро пульсировало в такт сердцебиению. В мужском туалете я достал половину своих припасов, смешал дозу и ввел ее под левую ключицу. Меня немного отпустило. Боль в горле и ломота в ноге стали утихать.