Стивен Кинг - Возрождение

Джейкобсу до этого не было никакого дела. Он склонился над мертвой женщиной, что лежала с закрытыми глазами, чьи темные ресницы касались бледной кожи. Теперь ободок был просто куском железа. В темноте комнаты он даже не поблескивал. Если он и обжег ее лоб, отметина осталась под металлом. Впрочем, я бы учуял запах горелой плоти, будь оно так.

— Очнись, — сказал Джейкобс. Когда ответа не последовало, он заорал: — Очнись!

Он встряхнул ее руку — cначала мягко, затем жестче.

— Очнись! Очнись, мать твою, очнись!

Ее голова болталась из стороны в сторону, словно говоря «нет».

— ОЧНИСЬ, СУКА, ОЧНИСЬ!

Еще немного и он стащил бы ее с кровати на пол. Не желая допустить, чтобы это кощунство продолжалось, я схватил его за правое плечо и оттащил назад. Мы закружились в нелепом танце и врезались в бюро.

Он повернулся ко мне, лицо его было перекошено яростью и разочарованием.

— Пусти! Пусти! Я спас твою жалкую жизнь и требую…

А потом что-то случилось.

С кровати донеслось тихое мычание. Я ослабил хватку. Труп лежал в той же позе, только руки были раскинуты в стороны после трепки, которую задал ему Чарли.

«Это всего лишь ветер», — подумал я. Со временем мне наверняка удалось бы себя в этом убедить, но не успел я даже попробовать, как звук раздался снова: слабое мычание издавала женщина на кровати.

— Она возвращается, — сказал Чарли. Глаза у него выскочили из орбит, как у жабы, которую стиснул жестокий ребенок. — Она возрождается. Она жива.

— Нет, — возразил я.

Если Чарли и услышал, то не обратил внимания. Он видел только женщину, лежавшую на кровати, чье бледное лицо тонуло в тенях, скользивших по комнате. Он рванулся к ней, как Ахаб на палубе «Пекода», приволакивая больную ногу. Язык свисал из полупарализованного рта. Чарли задыхался.

— Мэри! — сказал он. — Мэри Фэй!

Мычание раздалось снова, низкое, глухое. Ее глаза оставались закрытыми, но, холодея от ужаса, я увидел, что они двигаются под веками, словно мертвая женщина видела сон.

— Ты слышишь меня? — В его голосе слышалось почти непристойное нетерпение. — Если слышишь, подай знак.

Мычание продолжалось. Джейкобс положил ладонь на ее левую грудь и повернулся ко мне. Как ни трудно в это поверить, он ухмылялся. В полумраке его лицо было похоже на череп.

— Сердце не бьется, — сказал он. — И все-таки она жива. Жива!

«Нет, — подумал я. — Она ждет. И ожидание подошло к концу».

Джейкобс снова повернулся к ней и приблизил свое наполовину парализованное лицо почти вплотную к ее — мертвому. Ромео со своей Джульеттой.

— Мэри! Мэри Фэй! Вернись к нам! Вернись и расскажи, где ты была!

Мне тяжело думать о том, что произошло после, а тем более — писать об этом, но я должен это сделать. Быть может, мои слова послужат предупреждением кому-нибудь, кто замышляет такой же дьявольский эксперимент, и отвратят его от этой мысли.

Она открыла глаза.

Мэри Фэй открыла глаза, но в них уже не было ничего человеческого. Молния сбила замок с двери, которую нельзя было открывать, и в нее проникла Мать.

Сначала глаза казались голубыми.Ярко-голубыми. В них не отражалось ничего. Они были совершенно пусты. Глаза смотрели в потолок сквозь алчущее ответа лицо Джейкобса, сквозь потолок, сквозь покрытое тучами небо над ним. Потом взгляд вернулся к нему. Глаза заметили Чарли, и некое понимание — некое осознание — забрезжило в них. Она снова издала это мычание, но я не видел, чтобы она хотя бы раз вдохнула. Зачем? Она была мертва… за исключением этих нечеловеческих пристальных глаз.

— Где ты была, Мэри Фэй? — Его голос дрожал. Слюна по-прежнему стекала из онемевшего уголка рта, оставляя на простыне мокрые пятна. — Где ты была, что ты видела? Что ждет нас за пределами смерти? Что там, на другой стороне? Отвечай!

Ее голова запульсировала, словно мертвый мозг стал слишком велик для своего вместилища. Глаза потемнели — сначала до лавандового цвета, потом до фиолетового, потом до индиго. Губы растянула улыбка; она стала шире и превратилась в ухмылку. Одна рука поползла по стеганому покрывалу, как паук, и ухватила Джейкобса за запястье. Он охнул, почувствовав ледяную хватку, и замахал свободной рукой в поисках равновесия. Я взялся за нее, и мы трое — двое живых и одна мертвая — оказались соединены. Ее голова пульсировала на подушке. Росла. Раздувалась. Мэри уже не была ни красавицей, ни даже человеческим существом.

Комната не исчезла; она осталась на месте, но я увидел, что это иллюзия. Все было иллюзией: коттедж, Скайтоп, курорт. Весь живой мир — иллюзия. То, что я считал реальностью, оказалось маскировкой, тонкой, как старый нейлоновый чулок.