Стивен Кинг - Возрождение

Мэри была красавицей. Смерть стерла все следы, оставленные поразившей ее мозг болезнью, и ее лицо – белоснежное, в обрамлении копны каштановых волос – украсило бы собой любую камею. Глаза Мэри были закрыты. Густые ресницы касались щек. Рот слегка приоткрыт. Тело до плеч накрывала простыня, поверх которой лежали сомкнутые на груди руки. Мне вспомнился отрывок стихотворения, что-то из пройденного в 12-м классе: «С красотой гиацинтовых нежных волос… Ты как статуя в нише окна предо мной…» [1] Перевод К. Бальмонта – Прим. пер.

Дженни Ноултон стояла, заламывая руки, у теперь уже бесполезного аппарата ИВЛ.

Сверкнула молния. В ее вспышке я увидел железный стержень на Скайтопе, который уже бог знает сколько лет бросал вызов грозам.

Джейкобс держал в руках шкатулку.

— Помоги мне, Джейми. Нам надо торопиться. Возьми и открой ее. Все остальное сделаю я.

— Не надо, — взмолилась Дженни из своего угла. – Ради Бога, пусть девушка покоится с миром.

Джейкобс, возможно, ее не услышал из-за шума дождя и воя ветра. Я услышал, но внимания не обратил. Вот так мы и навлекаем на себя проклятие: плюем на голос, умоляющий нас остановиться. Остановиться, пока еще есть время.

Я открыл шкатулку. Внутри не было ни палочек, ни пульта. Вместо них в шкатулке лежал металлический головной ободок, шириной с ремешок на женской туфельке. Джейкобс осторожно – даже благоговейно – вынул его и развел концы. Я увидел, как ободок растянулся. А со следующим ударом молнии, которому опять предшествовало щелканье, по нему прокатилось зеленое свечение, и мертвый металл на миг показался похожим на что-то другое. На змею, например.

— Мисс Ноултон, приподнимите ей голову, — попросил Джейкобс.

Дженни так сильно замотала головой, что ее волосы разлетелись по сторонам.

Он вздохнул.

— Тогда ты, Джейми.

Я подошел к кровати, словно во сне. Подумал о Патриции Фармингдейл, которая насыпала соли себе в глаза. Об Эмиле Кляйне с грязью во рту. О Хью Йейтсе, на глазах у которого верующие в шатре пастора Дэнни превратились в огромных муравьев. «За любое исцеление надо платить», — подумал я.

Раздался еще один щелчок, за которым последовала вспышка молнии. От удара грома затрясся дом. Лампа на прикроватном столике потухла, и на мгновение комната погрузилась во тьму, пока не заурчал генератор.

— Быстрее! – болезненно вскрикнул Джейкобс. У него на ладонях вздулись волдыри, но ободок он не уронил. Ведь это был его последний проводник, последний канал связи с potestas magnum universum, и я верю по сей день, что даже смерть от электрического шока не заставила бы его выпустить полоску металла.

— Быстрее, пока молния не ударила в стержень!

Я приподнял голову Мэри Фэй. Каштановые волосы полились водопадом с такого безупречного (и такого неподвижного) лица и рекой растеклись по подушке. Чарли стоял рядом со мной, наклонившись и порывисто дыша. Изо рта у него воняло старостью и немощью. Я подумал, что через пару месяцев он смог бы узнать, что таится на другой стороне, уже на собственном опыте. Но он, само собой, хотел совсем другого. В основе любой устоявшейся религии лежит священная тайна, которая поддерживает веру и благодаря которой самые ярые ее приверженцы готовы принять мученическую смерть. Хотел ли Джейкобс знать, что таится за смертной дверью? Да. Но я верю всем сердцем, что еще больше он хотел надругаться над тайной. Вытащить ее наружу и выставить на всеобщее обозрение с криком: «Вот она! Вот ради чего вы выступали в крестовые походы и убивали во имя Господа! Как вам? Нравится?»

— Волосы… приподними ей волосы. – Джейкобс с упреком взглянул на съежившуюся в углу женщину. – Черт, я же просил тебя их обрезать!

Дженни не ответила.

Я приподнял волосы Мэри Фэй. Мягкие и тяжелые, словно шелк. И я понял, почему Дженни их не остригла: у нее просто рука не поднялась.

Джейкобс надел обруч Мэри на лоб, чтобы он плотно сжимал ей виски.

— Вот так, — сказал он, распрямляясь.

Я осторожно вернул на подушку голову мертвой женщины, и, глядя на касающиеся ее щек черные ресницы, подумал: ничего у него не получится. Исцеления – это одно; воскрешение женщины, которая уже пятнадцать минут как умерла, – даже не пятнадцать, а все тридцать, — совсем другое. Это просто невозможно. И даже если от многомиллионного разряда молнии у нее дернутся пальцы или повернется голова – это будет значить не больше, чем подергивание лапки мертвой лягушки от тока из батарейки. Чего Джейкобс надеется добиться? Даже если до этого мозг Мэри был полностью здоров – сейчас-то он уже разлагается. Смерть мозга необратима – даже я это знал.