Стивен Кинг - Возрождение

Грозовые тучи уходили на восток, изредка выплевывая по пути разряды молний. Скоро улицы Брансуика и Фрипорта зальет вода, град заполнит собой сточные канавы, но сейчас между этими тучами и местом, где я стоял, над просторами округа Андроскоггин раскинула свою разноцветную арку радуга. Вроде бы в тот день, когда мы приехали сюда с Астрид, тоже была радуга?

«Господь дал Ною радужный знак», — пели мы когда-то на четверговых собраниях Братства юных методистов, и Пэтси Джейкобс раскачивалась на скамье перед пианино, а ее волосы, собранные в хвост, мотались из стороны в сторону. Обычно радуга считается хорошим знаком и означает конец грозы, но эта привела меня в ужас и наполнила отвращением, потому что напомнила про Хью Йейтса. Хью и его призматику. Хью, который видел людей-муравьев.

Мир начал темнеть. Я понял, что сейчас упаду в обморок, и был этому рад. Может, когда я очнусь, мой разум смоет все это прочь. Так будет даже лучше. Даже безумие будет лучше, если в нем не останется места для Матери.

Но лучше всего была бы смерть. Роберт Райвард знал это; Кэти Морс тоже это знала. Я вспомнил о револьвере. Конечно, в нем осталась пуля и для меня — но такое решение выглядело никудышным. Возможно, я думал бы иначе, не услышь я слов Матери, обращенных к Джейкобсу: без смерти, без света, без отдыха.

«Только Великие», — сказала она.

Только Ничто.

У меня подкосились колени, я упал рядом с дверью и отключился.

Все это случилось три года назад.Теперь я живу в Кейлуа, неподалеку от моего брата Конрада. Это симпатичный прибрежный городок на Большом острове. Я поселился на Онеава-стрит, довольно далеко от побережья и еще дальше — от фешенебельных районов. Но квартира просторная и дешевая — по крайней мере, для Гавайев. К тому же от нее близко до Куулеи-роуд, и это важное соображение. Психиатрический центр Брендона Л. Мартина находится на Куулеи-роуд, и именно там принимает мой психиатр.

Эдвард Брейтуэйт утверждает, что ему сорок один год, но выглядит на тридцать. Я обнаружил, что когда тебе шестьдесят один год — столько мне исполнится в августе, — все мужчины и женщины от двадцати пяти до сорока пяти для тебя выглядят на тридцать. Трудно принимать всерьез людей, для которых как будто бы только что миновали бури третьего десятилетия (по крайней мере, мне — трудно), но с Брейтуэйтом я стараюсь, потому что он мне очень помог… хотя надо признать, антидепрессанты помогли больше. Я знаю, что некоторые их не любят. Они утверждают, что таблетки притупляют их разум и эмоции, и я могу это подтвердить.

И слава Богу.

Я встретился с Эдом благодаря Кону, который забросил гитару ради спорта, а спорт — ради астрономии… хотя он и сейчас настоящий монстр волейбола, да и на теннисном корте не опозорится.

Я рассказал доктор Брейтуэйту все, о чем вы прочли на этих страницах. Ничего не скрыл. Конечно, он не поверил в большую часть — да и кто бы в здравом уме поверил? Но сам рассказ принес мне облегчение. Некоторые части истории озадачили доктора, потому что их можно проверить. Пастор Дэнни, например. Даже сегодня, если погуглить его имя, выпадет почти миллион результатов; попробуйте сами, если не верите. Были ли подлинными его исцеления — вопрос открытый, но это относится и к Папе Иоанну-Павлу, который при жизни якобы излечил французскую монашку от болезни Паркинсона, а через шесть лет после своей смерти — женщину из Коста-Рики от аневризма. (Неплохой трюк!) То, что случилось со многими излеченными — что они проделывали с собой и с другими, — тоже скорее факты, чем предположения. Эд Брейтуйэт считает, что я вплетаю их в свое повествование, чтобы придать ему достоверности. Он почти прямо сказал об этом в конце прошлого года, процитировав Юнга: «Самых блестящих собеседников можно найти в сумасшедшем доме».

Я не в сумасшедшем доме; после визита в Психиатрический центр Мартина я могу уйти и вернуться в свою тихую, солнечную квартиру. Я благодарен судьбе за это. Благодарен и за то, что все еще жив, в отличие от многих пациентов пастора Дэнни. С лета 2014 года по осень 2015 они десятками совершали самоубийства. А может, и сотнями, — точно это не известно. Я не могу не воображать, как они пробуждаются вновь в том, другом мире, и маршируют нагишом под воющими звездами, подгоняемые чудовищными муравьями-солдатами, и не радоваться, что меня нет среди них. Думаю, эта благодарность за жизнь, чем бы она ни была вызвана, свидетельствует о том, что мне удалось сохранить основу своего рассудка. То, что часть его покинула меня навсегда, ампутированная, как рука или нога, тем, что я увидел у смертного одра Мэри Фэй, — факт, с которым я научился жить.