Ник Гоуинг - Петля

— Тебе в Германии учинили настоящий допрос, верно ведь, товарищ Марченко? Кое-что пронюхали о твоих делишках. И они обнаружили, в чем смысл работы моего отца. Не в том, чтобы тайно обслуживать вас, а вести обычную работу резидента в Бонне. Вы подумали, что отец выдал секреты о всех вонючих богатствах, переправленных на Запад. Вы решили уличить его в предательстве своей шайки, поэтому ты заставил меня спать с тобой и платил мне, чтобы я предала своего отца, а я не понимала, как зверски вы собираетесь расправиться с ним. А когда стала догадываться, оказалось слишком поздно.

Она кричала, ей никто не мешал, и испытывала от этого небывалое облегчение, сбрасывая тяжкое бремя того, что знала: о гибели отца, о мерзостях своры, в которую ее втянули и обманом, и силой приказа. Она теперь не боялась никого и ничего.

— В Германии мой отец был больше не нужен, ведь так? Берлинская стена пала. Хоннекер со своим режимом и «Штази» полетели к чертям. И верный товарищ, честный генерал, коммунист, мой отец вернулся в Москву. Но вы не оставили его в покое, Марченко.

Ей не удалось заставить Зорина рассказать, что он знает о смерти Александра Александровича. Мог бы Поляков, но не выполнил обещания. Ей пришлось доходить своим умом, и теперь она была уверена, что не ошиблась в догадках.

— Вы встретились с Александром Александровичем на его квартире, но не захотели слушать его объяснения. Вы пришли убить его. Вытащили на балкон и сбросили вниз. Все, что ваш патологоанатом написал в заключении о смерти, — сплошная ложь. Это не было «несчастным случаем в результате неуравновешенного состояния»! Ты убил его, ты, дерьмо!

Присутствовавшие наконец забеспокоились. Одни поощряли Наташу говорить дальше, другие выкрикивали весьма нелестные слова в лицо Марченко. Незнакомая рука снова схватила локоть Наташи, на этот раз крепче, больнее. Она со злостью вырвалась и продолжала обличать своего начальника и любовника.

— И ты полагал, что никто об этом не узнает? — сказала она уже тише, со спокойным презрением. — Я тоже не узнала бы, если бы не генерал-полковник в отставке из Восьмого управления. Он находился на своем балконе той ночью, видел, как ты и еще кто-то столкнули отца вниз. Сосед узнал тебя. А кто другой? Кто был этот другой, а, Марченко?

Наташа понимала, что не дождется ответа. Выдержкой Марченко обладал отменной.

— Это был Барсук, правда ведь? Твой любимый охранник и палач… Ты и он, двое убийц, уничтожили честного человека. Но тебе надо было знать, выдал ли он вас, и тогда ты решил попытаться сделать это через меня. Сделать мерзко, как и все остальное. Вынудил меня стать твоей любовницей, мразь! Затем ты обращался ко мне за всякими другими услугами. Ты использовал в собственных подлых интересах своих друзей, коллег и любовниц — и ты ничего не давал взамен и не задумывался, что с ними становилось потом!

Марченко молчал.

— Я убью тебя, подонок! — прокричала она.

Две дюжины ушей внимательно слушали все, что она говорила, под грохот оркестрового рока.

— Не расстреливай предателя прямо сейчас, товарищ Трофименко. У нас впереди масса времени.

Зорин вышел вперед. Теперь Марченко осознал масштабы операции, имеющей цель поймать его в западню. Но был ли это заговор КГБ, в рамках борьбы с организованной преступностью? Или же здесь крылось нечто иное, более зловещее?

— Пожалуйста, сюда, генерал!

Марченко не двигался, выискивая глазами, нет ли у кого оружия.

— Я сказала, идите сюда, Марченко! — Наташа настойчиво требовала, в то время как Зорин освобождал дорогу от нахлынувших пьяных гостей.

Ноги отказывались служить Марченко. Как же это он позволил так себя одурачить? Просто невероятно. Затмение какое-то. Бред.

— На вас направлено четыре ствола, Виктор Петрович, — приврал Зорин. — Окажете сопротивление — считайте себя мертвецом.

Марченко не замечал и признаков оружия, но понимал ситуацию: он находится в ловушке, в закрытом помещении, внизу, далеко от главной палубы и выхода с теплохода. О побеге не могло быть и речи. Он находился также на территории КГБ, и Зорин, Наташа и дюжина офицеров лишили его всякой возможности выбраться отсюда.

— В банкетную комнату, товарищи! Проводите туда всех, — кричала Наташа официанту, который подошел и остановился у створчатой двери. Зорин возглавил нестройное шествие, осторожно постучал.

— Да? — ответил изнутри глухой гортанный голос.

— Мы здесь, — провозгласил Зорин.

Слабый пряный запах кардамона и тмина, затем вид тюбетейки на боковом столике сразу же насторожили Марченко, когда они вошли в пышную приемную с отделанными деревянными панелями стенами и низким, искусно украшенным резьбой потолком. Дальше его глаза различили стол с огромным блюдом плова, украшенным ломтями арбуза, гранатами, мандаринами и виноградом, — такое редко встретишь в Москве зимой.